— Трофим, давно она со мной… Подарили. Очень хорошая книга… Возьми… На память.
Стрежнев спрятал книгу под борт куртки и отвернулся от Долинина. Он не хотел, чтобы тот увидел на его глазах слезы. Сердце ныло. Ныло так, словно в предчувствии большой беды.
Только на другой день Стрежнев добрался с лесником в отряд. В землянках было действительно много раненых партизан. У некоторых началась гангрена. Фельдшер — маленький, неуклюжий, с желтым от усталости лицом — метался по землянкам. Стрежнев, не передохнув с дороги, приступил к делу.
За Долининым в тот же день отправили подводу и бойцов.
3
Стрежнев умолк, запустил пальцы левой руки в густые, усыпанные сединой волосы и так сидел несколько минут. Когда он рассказывал, я его не перебивал. Теперь мне показалось его молчание слишком долгим. Я спросил:
— Ну а Долинин?
— Долинин? — Стрежнев побарабанил пальцами по столу. — Умер он… На второй день, как его в отряд привезли. Очень был в тяжелой форме… Медикаментов почти никаких. Не надо было от него уезжать…
— Вы все равно не помогли бы, — заметил я. — Инструмента никакого и лекарства у вас не было. Задержись вы у лесника — умерли бы многие раненые партизаны. Долинин это отлично понимал.
— Да, понимал, — отозвался Стрежнев, размышляя о чем-то своем. Потом сказал: — Вот книга осталась… До конца войны с собой возил. Знаете, она мне силы придавала… А потом, будто болезнь какая — увижу новую книгу и покупаю. Видите, сколько их накопилось. — И он кивнул седой головой в сторону шкафов, заставленных книгами.
Стрежнев достал пачку «Беломора». Мы поднялись из-за стола, подошли к окну и закурили. Из окна открывался вид на Неву. Разрезая тупым носом воду, по реке тащил огромную баржу буксир. Над буксиром, над вздыбленными волнами носились стремительные чайки.
Когда Лешка узнал, что его вызывает командир, у него радостно заблестели глаза.
— Дело, значит, есть?
— Наверное, — неопределенно сказал посыльный, такой же, как и Лешка, четырнадцатилетний подросток.
Они вышли из землянки. Чуть слышно шумел в кронах сосен и елей весенний ветерок. Он срывал с зеленых иголок и сбрасывал вниз остатки лежалого снега. Из-за редких и быстрых облаков выглядывало солнце. Лешка даже зажмурился от неожиданно ярких лучей. Набрав горсть сырого снега, он смял его в руке и швырнул с силой, стараясь угодить в толстый ствол дерева.
— Ты чего это? — удивился посыльный.
— Вспомнил, как, бывало, в снежки играли, — неохотно ответил Лешка.
Он солгал. Ничего Лешка не вспомнил, а просто загадал — была у него такая чудная привычка: «Если попаду в дерево, значит, дядя Тимофей поручит настоящее дело…»