* * *
Ремонт близок к завершению. Мы начали с гаража – ради папы. Иногда мне кажется, он вполне здоров – с тех пор, как мы его забрали из «Больших сосен», папе гораздо лучше. Конечно – ведь его окружают знакомые вещи. Правда, иногда он уходит бродить и обязательно оказывается за городом, на шоссе. Кто-нибудь привозит папу домой. И еще: случается, по утрам он, сидя в кухне за столом, называет меня Шаной, словно в другое время переместился. В такие минуты папин взгляд останавливается на моем животе, и папа говорит что-то вроде: «Надеюсь, родится девочка. Дэниелу нужна сестренка. Чтобы было кого защищать. Чтобы наш сын вырос настоящим мужчиной».
* * *
Через неделю после того, как мы забрали папу, я обнаружила, что уже четыре дня забываю принимать противозачаточные таблетки. Еще через две недели меня начало регулярно тошнить, и кости ломило – точно так же, как тогда, в ванной у Коринны дома, за два дня до того, как все изменилось.
Тайлер занят ремонтом. Отделывает комнату за комнатой; гнездышко нам обустраивает. В моей спальне будет детская. В комнате Дэниела – кабинет для Тайлера. Сами мы поселились в родительской спальне, только сначала Тайлер стены перекрасил. И мы сменили ковер и всю мебель, а то я там спать не могла. Занимаясь всем этим, я думала о Лоре. Дэниел у нее по струнке ходит; теперь я понимаю – так и надо.
Несмотря на постоянную усталость, проблемы со сном остаются. Я сплю урывками. Порой путаю день с ночью, сон с бодрствованием.
А еще у меня правая рука трясется. Не постоянно, нет. Но бывает. Тогда я прижимаю ее к животу, и она успокаивается. Мне до сих пор страшно. Кажется, что все лежит на поверхности. Что достаточно пальцем надавить – и вся наша история на кусочки рассыплется. Она с самого начала хрупкая была.
Но пока не рассыпалась.
Может, и обойдется.
* * *
Как я вообще могу спать? После всего произошедшего?
Не знаю, кому стало бы легче, заяви я сейчас: Коринна была прекрасна и чудовищна, а я ее любила. А потом взяла и бросила – как и все остальные. И тогда она заставила меня стать убийцей – не кого-нибудь убить, а ее.
Вот и вся моя исповедь. А Коринна – она была самой осмотрительной, самой расчетливой. Ничего не предпринимала, предварительно каждый шаг не продумав. Уж конечно, она знала, что делала. Не могла не знать. Я говорю себе это – и тогда засыпаю.
Но бывает, я ни о чем и ни о ком думать не могу, только о Коринне. Та ночь несется прямо на меня, чтобы раздавить, на колеса намотать. Бывает, я уже засыпаю, но тут свет фар выхватывает из темноты Кориннины глаза. И глядят они прямо мне в душу.