Именно поэтому к могущественному генерал-прокурору Петру Обольянинову и обращается Амвросий 19 июля 1800 года.
Обольянинов, по должности, быстро сориентировался и обнаружил близкого родственника Шелиховых в одном городе с собою: Николай Петрович Резанов, правитель дел только что утвержденной Российско-Американской компании, человек, весьма интересный генерал-прокурору и другим персонам своим богатством, влиянием, щедростью (в будущем первый посол Российского государства в Японии).
Обольянинов попросил у Резанова рисунок монумента, сибиряк же отвечал довольно нервно, а если представить, каковы были политические нравы в павловском Петербурге и как страшен и могуч был в ту пору Петр Хрисанфович Обольянинов, тогда догадаемся и о силе господина Резанова:
«Милостивый государь Петр Хрисанфович!
Из почтеннейшего отношения Вашего Высокопревосходительства, в коим изволите требовать рисунки монументу Шелиховскому, вижу я, что зависть иркутских купцов и недоброхотов к нам (и) в дружбе с ними пребывающего тамошнего епископа Вениамина представили сей родственный подвиг совсем в другом правительству виде. Первое, что это не монумент, а мавзолей, каковых здесь в Невском монастыре множество, а в Иркутске, конечно, это первый.
Второе, что ставится не на площади и не в городе…
Третье, что оно делает украшение и монастырю и будет в потомстве памятником российской предприимчивости».
Подробно описав памятник и не забыв упомянуть об огромной его стоимости, Резанов заключает:
«Издержка сия есть жертва нашей благодарности. Впрочем, когда в иностранных государствах ставят великим мужам, как то писателям, музыкантам и художникам публичные монументы, то неужели сей росс, приведший в подданство многие народы, не заслуживает никакого на могиле своей надгробия?»
Резанов просит Обольянинова, «разреша недоумие злобствующих невежд, осчастливить наше семейство. Впрочем, и самый монастырь, в котором погребен тесть мой, получил от нас знатную ссуду, кроме поправок, сделанных нами, как-то каменной ограды и т. п.».
Через день, 23 июля 1800 года, Обольянинов уже докладывал императору.
Вероятно, он представил дело аккуратно и осторожно: если бы Павел нашел (а это легко могло случиться), что рыльскому купцу приписываются чуть ли не царские доблести, если бы Павел вник, что в надписях на памятнике неоднократно восхваляются деяния ненавистной ему матушки Екатерины, мог бы разразиться высочайший гнев, и — не быть памятнику!
Однако обошлось.
Обольянинов — Вениамину иркутскому:
«Я имел счастие докладывать государю императору и получил высочайшее его императорского величества повеление надгробие то поставить».