Передо мною на столе лежит большая переплетенная книга-тетрадь, пушкинисты назвали ее 1-й кишиневской тетрадью. Незаметно глажу ее по переплету. Странное чувство нереальности. Сто пятьдесят лет назад юный Пушкин заполнял эти листы красивым, быстрым, стремительным почерком. Правда, давно известно, что писал он нелегко. И здесь на каждой странице десятки тому доказательств — зачеркнуто, надписано сверху, опять зачеркнуто, подписано сбоку, иногда строки густо вымараны.
И масса рисунков. Портреты лиц, знакомых и незнакомых, и всякая «чертовщина»: под скрипку маленького бесенка с хвостиком танцуют четыре чертенка. Рядом две виселицы: под одной из них с повешенным человеком сидит мужчина в круглой шляпе, под другой виселицей — колесо и орудия пытки. Внизу скелет, перед ним фигура на коленях. Переворачиваем страницу — опять бес, сидит за решеткой и греет ноги у огня. Еще один черт, распростертый на решетке, под которой виден огонь, раздуваемый чертенком. Сверху парит крылатая женщина. Кривляющийся карлик, отвратительно хохочущие рты — «адской серией» назвали ученые эти рисунки, преследующие поэта на протяжении многих страниц тетради.
Как известно, рисунками поэт обычно сопровождал замысел, который рождался или осуществлялся. Но здесь ни до, ни после, ни посредине почти ничего не написано, если не считать нескольких строк, которые текстологам удалось разобрать среди зачеркнутого:
Во тьме кромешной…
Откуда изгнаны вовек
Надежда, мир, любовь и сон,
Где море адское клокочет,
Где грешникам внимая стон,
Ужасный сатана хохочет…
И больше ничего нет. Однако, приглядываясь к корешку тетради, специалисты давно заметили следы вырванных листов. А ведь Пушкин крайне бережно относился к своим черновикам, десятилетиями хранил даже маленькие исписанные обрывки, листочки. И вдруг так безжалостно уничтожил несколько страниц. Почему?
Напомним название тетради: 1-я кишиневская…
«Проклятый город Кишинев…»
Кишинев оказался неплохим завершением дела, грозившим окончиться Сибирью или заточением в Соловецкий монастырь.
Призрак монастыря возник не случайно — в поступившем доносе 20-летний поэт причислялся к вождям «поганой армии вольнодумцев»: на языке того времени вольнодумец — это прежде всего «безбожник» и «непокорный подданный»…
Друзьям — Карамзину, Чаадаеву и другим — удалось смягчить кару за распространившиеся по стране крамольные стихи: Пушкина переводят на службу из столицы в далекий Кишинев и он вынужден дать слово, что «два года не будет писать против правительства»…
Итак, шумный, разноязыкий, пыльный Кишинев 20-х годов прошлого века, полуазиатский город, где царят простые, первобытные нравы. «Город велик, но выстроен нехорошо. Улицы тесны, переулков тьма, домов каменных очень мало, деревянных также, всё мазанки по причине недостатку леса. Дома очень малы и тесны». Такое описание города оставил современник Пушкина.