– Так, значит, ты и Кайнвин… – укорила меня Игрейна.
– Что я и Кайнвин?
– Стали любовниками.
– По гроб жизни, – признался я.
– Но так и не поженились?
– Да. Она ведь дала клятву.
– И ребенок не разорвал ее пополам, – продолжала Игрейна.
– Третьи роды едва не стоили ей жизни, – сказал я. – Остальные были куда легче.
Игрейна склонилась к огню и протянула бледные ладони к жалким языкам пламени.
– Счастливец ты, Дерфель.
– О чем ты, госпожа?
– Испытать такую любовь.
В голосе Игрейны сквозила зависть. Королева была не старше Кайнвин в день нашей первой встречи и так же прекрасна. Подобная красота заслуживает любви, которую воспевали бы барды.
– Да, – признал я.
За окном брат Маэльгвин колол дрова и пел о любви Риддерха и Мораг. Это значило, что святой Сэнсам устроит ему выволочку, как только закончит унижать брата Аруна. Все мы братья во Христе, говорит святой, единые в любви.
– А Кунеглас не сердился, что его сестра убежала с тобой? – спросила Игрейна.
– Ни чуточки, – отвечал я. – Он хотел, чтобы мы переехали в Кар-Свос, но нам обоим пришелся по сердцу Кум-Исаф. А Кайнвин никогда не любила невестку. Хеллед все время ворчала; живущие с ней тетки, старые брюзги, постоянно осуждали Кайнвин, от них и пошли пересуды. – Я помолчал, вспоминая старое. – По большей части люди были очень добры к нам. В Повисе многие не могли забыть Лугг-Вейл. Они потеряли отцов, мужей, братьев, и дерзкий поступок Кайнвин стал для них своего рода местью. Они радовались, что Артура с Ланселотом унизили.
– А Ланселот не вызвал тебя на поединок? – возмутилась Игрейна.
– Нет, а жаль, – сухо отвечал я. – Охотно бы с ним сразился.
– Неужели Кайнвин просто все сама для себя решила?
Игрейна никак не могла свыкнуться с мыслью, что женщина поступила сообразно своей воле. Она встала, подошла к окну и некоторое время слушала пение Маэльгвина, потом вдруг сказала:
– Бедняжка Гвенвивах. Ты описал ее некрасивой скучной толстухой.
– Увы, такой она и была.
– Не всем же быть хорошенькими, – заметила Игрейна с уверенностью признанной красавицы.
– Да, – согласился я, – но ты ведь не хочешь, чтобы я писал о заурядном. Ты жаждешь, чтобы Британия Артура бурлила страстями, а я не питал страсти к Гвенвивах. Любви не прикажешь, госпожа, она повинуется лишь красоте и чувственному влечению. Ты желаешь, чтобы мир был справедливым? Тогда вообрази себе землю без королей и королев, без страстей и магии. Хотелось бы тебе жить в таком скучном мире?
– Это никак не связано с красотой! – вознегодовала Игрейна.
– С красотой-то как раз все и связано. Что твоя родовитость, как не случайность рождения? И что такое красота, как не другая случайность? Желай боги… желай Бог, – поправился я, – чтобы мы были равными, Он бы сделал нас равными, а будь мы все одинаковы, кого воспевали бы барды?