Избранные сочинения (Гусаров) - страница 100

— Как же так получилось, Оля? Уже через год, как мы расстались, ты вышла замуж?

— Даже раньше, в том же году… Чего же тут особенного? Встретила человека. Думала, все серьезно — разве мало так случается. Вот и с тобой у нас почти так же вышло,

— Но мы хотя бы не записывались.

— Ас ним мы тоже не записывались, — беззаботно махнула рукой Оля. — Сначала об этом не думали, а потом уж было незачем. Ладно, хватит... Было и прошло… Почему ж ты не хочешь уехать из Войттозера? Ты начал говорить и не закончил.

Виктор с трудом припомнил, что он говорил. Но продолжать уже не хотелось. Как будто Оля вдруг потеряла в его глазах что–то очень важное и значительное. И вместе с тем неожиданное признание вроде чем–то сблизило их, уравняло друг с другом и сгладило прошлое.

— Мне кажется, в Войттозере я могу сделать что–то полезное. — В голосе Виктора уже не было ни пафоса, ни волнения, которыми прежде стремился передать ей основную причину того, почему он решил остаться в Войттозере. — Здесь есть над чем поработать.

Оля подождала, не скажет ли он еще чего–нибудь. Потом медленно надела куртку и пожала плечами:

— Ну что ж. Придется мне уехать отсюда.., Не хотелось бы, а придется…

— Но почему, Оля?

Она не ответила и зашагала быстрее. Они вышли на главную улицу поселка. У столовой Оля остановилась, посмотрела на Виктора и с грустной улыбкой покачала головой:

— Витька, Витька! Ничего–то ты не понимаешь!

Глава шестая

Из открытого окна конторы слышался сердитый орлиевский бас:

— Ты мне такие штучки брось! Пока в план не войдешь, лучше и не заикайся про отпуск… Лесовозов я тебе не рожу, тракторов тоже. Поменьше пьянствуй да с бабами путайся, побольше о деле думай, если мастером хочешь остаться.

«Панкрашова отчитывает», — догадался Виктор.

В кабинете напротив сидевшего за столом Тихона Захаровича стоял уже успевший переодеться в суконную гимнастерку и хромовые сапоги Панкрашов. В углу тихо, сосредоточенно сосал трубку Вяхясало. Вид у Панкрашова был виноватый, даже чуть ли не угодливый, но по его хитрому взгляду Виктор понял, что Панкрашов ни в чем себя виноватым не считает, а если и изображает таковым, то лишь затем, чтобы поскорее утихомирить расходившегося начальника.

Виктор не терпел ни хитрости, ни лицемерия, и поведение Панкрашова ему не понравилось. Не согласен — возражай, защищайся, а не скрывай своего истинного мнения за внешней покорностью. Особенно было обидно за Орлиева, которого панкрашовская угодливость невольно унижала, а сам он вроде бы и не замечал этого.

— Вот так. — Тихон Захарович перевел тяжелый взгляд с Панкрашова на Виктора и вдруг спросил: