— Ты чем–то расстроен… Вот мне и подумалось, что у тебя были другие планы.
— Что вы, как будто сговорились?! — возмущенно остановился Виктор. — Сначала Лена, теперь ты. Можете успокоиться, я еду туда добровольно. Сам попросился, ясно?
— А зачем же сердиться? — улыбнулся Чадов. — Выходит, надо радоваться,
— Я и радуюсь.
— Не похоже.
— Каждый радуется по–своему… Мальчишкой я всегда прыгал от радости, а потом как–то отвык.
— Ты знаешь, что у Орлиева дела идут неважно… Да, да… Я часто там бываю. Не узнаю старика. Впечатление такое, как будто нашему Тихону обрубили крылья… В общем–то, если разобраться, так это и получилось… В первые годы он круто взлетел вверх. Председатель райисполкома, депутат Верховного Совета республики.
— Так что же произошло?
— Внешне ничего особенного. Этого и следовало ожидать. Война и мирные дни — все–таки разные вещи. Одно дело командовать, когда каждое твое слово — беспрекословный закон для подчиненных, и совсем другое — руководить, да еще таким районом, как Тихая Губа…
— Ты говоришь так, как будто радуешься этому, — с неприязнью заметил Виктор.
Чадов пожал плечами, поднял лежавший на тропке камешек и, поиграв им, забросил далеко в озеро.
— Нет, зачем же. Радоваться тут нечему. Но диалектика жизни — великая вещь. Старика мне жаль, искренне жаль, хотя я никогда не был от него в восторге.
— Как тебе не стыдно! — возмутился Виктор. — Ведь Орлиев был настоящим командиром.
— Если под этим понимать личную отвагу и непомерную требовательность к подчиненным, то — да!
— Слушай, Чадов, я не люблю, когда бьют лежачих… Это же вероломство!
— Ого! Какие громкие слова! Неужели ты полагаешь, что наш Тихон лежачий? Не беспокойся, он не из таких. А что касается вероломства, то мое отношение к старику нисколько не изменилось со времен войны. Я и тогда уважал его за храбрость, ненавидел за жестокость!
— Ненавидел и с готовностью выполнял каждое его приказание?
— Война есть война! Надо не выдумывать жизнь, а понимать ее такой, какая она есть.
— А я не хочу так! Понимаешь, не хочу! Я хочу, чтоб жизнь была не такой, какая есть, а такой, как надо. Чтоб дружба была дружбой, любовь — любовью, постоянство — постоянством. Без этой твоей «диалектики». И кем бы ни стал Орлиев, я буду ценить его за то, что он сделал во время войны,
— Ты противоречишь сам себе, — улыбнулся Чадов.
— Пускай. Не в этом дело. Да, Орлиев строг! Может, каждому из нас в отдельности Орлиев сделал и немало плохого. Но всем нам вместе он делал только хорошее. А ведь мы для этого и таскали за плечами трехпудовые сидоры. Мы победили, черт возьми!