— Что заскучали? — поднял голову Тихон Захарович. — Костя, сходи, приведи Котьку.
— Может, и водочки еще, а то мало осталось? — нерешительно спросил Панкрашов, но Орлиев отрицательно качнул головой.
Через несколько минут почти насильно в комнату был доставлен смущенный баянист.
— Иди сюда! — позвал его Орлиев и, налив в стакан водки, приказал: — Пей!
Котька — двадцатилетний, рослый парень с курчавыми светлыми волосами и с миловидным, по–детски чистым лицом — некоторое время в нерешительности постоял у порога, потом встряхнул головой, громко поздоровался и подошел к столу.
— Пей! — подвинул ему стакан Орлиев.
— Не–е, — отстранил Котька. — Вот красного… у меня танцы сегодня, от водки развезет в жару.
— Ну, пей красного! — Подождав, пока Котька выпьет, Тихон Захарович спросил: — Партизанскую знаешь?
— Какую, эту? — Котька с готовностью вскинул за плечо ремень баяна, нащупал аккорд, помедлил и запел:
…Нас было только семеро,
И больше ни души.
Мы пробирались плавнями,
Шумели камыши…
Партизаны, не забудем никогда…
Пел Котька вполголоса, склонившись ухом к баяну и как бы выслушивая там нужные звуки. Лена и Виктор любили эту грустную раздумчивую песню и обрадованно посмотрели друг на друга, уже готовясь подхватить ее:
…Своих детей оставили —
Когда увидим их?
Руками неумелыми
Баюкаем чужих…
Вдруг Орлиев стукнул кулаком по столу:
— Стой! Не эту! Мы тогда пели другие…
Наступила тишина. В выкрике Орлиева было столько тоски, что все испуганно посмотрели на него.
— Не эту! — тише повторил Тихон Захарович. — Это теперь так про нас чирикают, а мы другие пели… Помнишь, Курганов?
В отряде пели много песен, и Виктор не понял, какую из них имеет в виду Тихон Захарович. В сознании Виктора каждая песня была прочно связана не только с определенным периодом войны, но и с конкретным походом, во время которого ее особенно часто певали партизаны.
Даже сейчас, полупьяным сознанием Виктор отчетливо видел и слышал, как, бывало, разрастался в партизанской землянке никем не созываемый хор, когда он брал в руки баян.
Он вдруг подумал, что никогда не видел среди поющих своего командира. Раньше он не думал об этом, но теперь, лихорадочно перебирая в памяти все два года партизанской жизни, он очень хотел вспомнить хотя бы один случай, когда Тихон Захарович сам запел песню или присоединился к поющим.
— Котька, — приказал Орлиев, — дай–ка баян Курганову. Бери, бери, Курганов… Сыграй нашу, партизанскую,
Тихон Захарович неестественно оживился, стал суетливым. Даже не дождавшись, когда Виктор подберет нужную тональность, он во весь голос затянул: