Документ в романе оказывается основой для разговора о человеке на войне, основой доверия читателя, истинности даже вымышленного героя. Василий Чуткин — единственный по–настоящему вымышленный герой романа — держит на себе все действие книги, на нем поверяются действия невыдуманных Григорьева и Аристова, Шивякова и Колчина. Он — тот высший нравственный судья, имя которому — народ. Чуткин — тот национальный нравственный идеал, который присутствовал по–разному в каждом из воинов бригады, к которому стремились или который отталкивали как чужой. Ибо для него не существовали законы данного момента, и в радостях своих, и в делах, в гибели своей он живет согласно высшему нравственному смыслу событий, и его истина остается истиной через десять, двадцать, сколько угодно лет, в то время, как истина Аристова оказывается исторически неоправданной уже в наших глазах.
Можно говорить о влиянии на формирование образа Чуткина героев Твардовского, Шолохова, Симонова. Все будет правдой. В то же время Чуткин — чисто гусаровский герой. Тот условный герой, который жил всю войну и выиграл всю войну, но которого не опишешь документально — ибо это сгусток русского человека и русского духа, который жил везде и во всех со всей своей совестливостью, поисками правды и в то же время готовностью погибнуть, не думая о себе, если это надо для жизни всех.
Такой герой как бы вдвойне подтверждает, достоверность каждого в романе, достоверность событий, истинность переживаний. К нему Дмитрий Гусаров шел давно, от первых рассказов, от повести «Плечом к плечу», романа «Боевой призыв». Он придал значимость достоверности документального романа, а значимость романа придала достоверность ему самому.
Достоверность и значимость — вот два знамени пути, по которому идет писатель Дмитрий Гусаров, волею судьбы ставший карельским писателем. Знали ли, думали ли в семье деревенского кузнеца Якова Гусарова из села Тулубьево, что под Великими Луками, в тот осенний день 4 октября 1924 года, что сын их, только что родившийся, окажется со временем достаточно далеко от псковских земель и будет живописать землю древней Калевалы, а не родные среднерусские места. Это типично для нашего бурного времени. У каждой семьи сегодня по нескольку малых родин: где родился, где вырос, где воевал и где осел на землю. Вот и ездят сегодня по всей России бывшие псковские, вологодские, рязанские. Вот и оспаривают право: чьим писателем считать того или иного известного мастера слова. Казалось бы, после Псковщины во временных окрестностях войны всего три года пробыл Дмитрий Гусаров на Урале: год до ухода в партизаны, когда семья переехала в эвакуацию в Ирбит, и два года после войны. Но за этот период в маленьком, достопамятном бывшей когда–то всероссийской ирбитской ярмаркой, а ко времени войны известном лишь двумя небольшими заводами — автоприцепов и мотоциклетным, Ирбите Дмитрий Гусаров закончил среднюю школу, начал трудовую жизнь. Отсюда же молодой электросварщик, не дожидаясь призывного возраста, по комсомольскому призыву ушел в партизаны. Здесь написал он свои первые произведения о карельских партизанах. Вот и считают его своим на Урале, числят ветераном уральского комсомола, ждут от него книги о партизанах–уральцах.