Однажды он выкрал все только что купленные препараты. И уверял, что хороший химик в лаборатории сумеет «собрать» её смесь, словно это кубик Рубика или детская мозаика. Но для её формулы недостаточно быть хорошим, нужно быть лучшим. Лучше, чем она сама, ведь всё имело значение. Температура, объем, пропорции — всё. А Вайс надеялся не только сложить все составляющие, но и заснять процесс, когда она будет готовить новый состав. Ведь у неё «горел» заказ.
Он сильно ошибся со всем. И в силе своего обаяния, и в способностях своего химика, и в её запасах. Она выполнила заказ и порвала с Вайсом. Её с детства приучили не раскрываться до конца никому. Вайс прошёл всего лишь по краю той защиты, что она возвела между собой и этим миром, а возомнил, что проник к ней в душу. Но она сбросила его с этого забора, как соседскую кошку, и простила. Но простил ли он? Ему ни разу не удалось даже взять в руки эту вожделенную смесь. Возможно, теперь удалось?
Как ни крути, а после невинных детей, отколупывающих маленькими пальчиками с шершавого ствола интересный предмет, мысли всё равно возвращались к Вайсу.
Не желая, чтобы эта ночь прошла в таком же бреду, как и предыдущая, она вколола себе обезболивающее и сильно усугубила его таблеткой снотворного, прекрасно осознавая их кумулятивный эффект.
Доедая приготовленный Пепси салат, она поняла, что засыпает, и с облегчением провалилась в глубокий и спокойный сон, поставив тарелку прямо на пол. «Так я скоро привыкну есть по три раза в день», — была её последняя мысль.
Генка проснулась от царапающего звука.
Ей казалось он исходит от её ноги, где огромный жёсткий лейкопластырь отклеился с одной стороны, мотался и шуршал под порывами ветра. Но, шевельнув ногой, поняла, что это всего лишь сон. Ещё слишком рано. Действие снотворного ещё слишком сильно, чтобы его преодолеть, хотя сквозь веки уже пробивался утренний свет. Но звук повторился, и она поняла, что это всего лишь старый дермантин, которым обита входная дверь снаружи. Кто-то, лохматый, непослушный и любящий утренние прогулки царапает его когтями.
Генка села так резко, что будь она в вагоне на верхней полке, точно разбила бы голову. Амон не может быть снаружи — она оставила его на ночь дома и заперла дверь. Она подскочила с кровати, забыв про раненую ногу, скривилась от боли, дёрнула дверную ручку, и чуть не вывихнула руку — дверь по-прежнему оставалась запертой. «А!» — зажав плечо, она оглянулась в поисках ключей. На тумбочке, прямо у неё за спиной, где она их и бросила.
— И как это понимать? — обратилась она к псу, проскользнувшему мимо неё с довольным видом свободного человека. Запах пропастины, потянувшейся вслед за ним, заставил её захлопнуть дверь, а затем заткнуть нос — он шёл не с улицы, а от собаки.