А эшелон все стоял на станции Низковка. Красноармейцы разводили между путями костры, варили в котелках похлебку. По вечерам в черной золе тлели огоньки, в вагонах растягивалась гармошка, дребезжала балалайка, распевались частушки. Взрослые сидели на разбросанных шпалах, на рельсах или просто на земле. Они разговаривали о политике, о железнодорожных порядках, о боге, но больше всего о продовольствии.
Продовольствия не хватало, и вот однажды Миша и Генка отправились в лес за грибами.
Лес был далеко, верстах в пяти. Мальчики вышли рано утром, рассчитывая к вечеру вернуться, но получилось иначе.
Идти пришлось не пять верст, а больше. Дорогу им объяснили неправильно. Они проплутали целый день, и, когда наконец насобирали грибов и двинулись обратно, уже смеркалось. Пошел дождь, и тучи совсем затемнили небо.
«Почему так неравномерно расположены шпалы под рельсами? — думал Миша, шагая рядом с Генкой по железнодорожному полотну. — Никак нельзя ровно идти: один шаг получается большой, другой маленький. По простой дороге и то лучше».
Дорога шла по насыпи, бескрайными полями. Изредка далеко-далеко, сквозь пелену дождя, виднелась деревенька и как будто слышалось мычанье коров, лай собак, скрипенье журавля на колодце — те отдаленные звуки, что слышатся в шуме дождя, когда далеко в вечернем тумане путник видит поселение.
Уже в темноте они добрались до будки обходчика. Отсюда до Низковки три версты.
— Давай зайдем, — предложил Генка.
— Незачем. Только время терять.
— Чего мокнуть под дождем? Переночуем, а завтра пойдем.
— Нет. Мама будет беспокоиться, и эшелон могут отправить.
— Фью! — свистнул Генка. — Его еще через неделю не отправят. Потом, ведь мы идем со стороны Бахмача, так что увидим. Зайдем! Хоть воды выпьем.
Они постучали. В ограде залился бешеным лаем пес, потом за дверью раздался женский голос:
— Чего надоть?
— Тетенька, — тоненьким голоском пропищал Генка, — водицы испить.
Пес за оградой заметался на цепи и залился пуще прежнего.
Стукнул засов, дверь открылась. Через тесные сени мальчики вошли в низкую просторную избу.
Кто-то завозился на печи, и мужской старческий кашляющий голос спросил:
— Матрена, кого впустила?
— Сынков, — ответила женщина, почесывая бок и зевая. — Водицы просят. По грибы, чай, ходили? — спросила она у ребят.
— Ага.
— Идете куда?
— В Низковку.
— Далече, — протянула женщина. — Куда же вы на ночь-то глядя?
— Да вот, тетенька, — ухватился за это замечание Ген-ка, — я и то говорю. Может, пустите нас переночевать?
— Чего ж не пустить! Места не жалко. Куда ж вы ночью под дождем пойдете? Ишь, как сыплет, — говорила женщина, стаскивая с печи и постилая на полу тулуп, — да и лихие люди ионе шатаются, а то и под поезд попадете. Вот, ложитесь. До света вздремнете, а там и дойтить недолго.