– Тени собрались и пляшут, да, милорд, да, милорд.
– Вот вам и загадка, – сказала Мелисандра. – Умный дурак и глупый мудрец. – Она подобрала с пола колпак Пестряка и нахлобучила его на голову Крессену. Колокольчики тихо зазвенели. – Корона под стать вашей цепи, лорд мейстер. – Мужчины за столами смеялись.
Крессен, сжав губы, попытался побороть свою ярость. Она думает, что он слаб и беспомощен, но еще до конца ночи она убедится в обратном. Стар он или нет, он остается мейстером Цитадели.
– Мне не нужно иной короны, кроме истины, – сказал он, снимая дурацкий колпак с головы.
– В этом мире есть истины, которым не учат в Староместе. – Мелисандра отвернулась от него, взметнув красными шелками, и вернулась за высокий стол, где сидел король Станнис со своей королевой. Мейстер отдал рогатый колпак Пестряку и последовал за ней.
На его месте сидел Пилос.
Старик уставился на него и наконец произнес:
– Мейстер Пилос, вы… вы не разбудили меня.
– Его милость приказал вас не тревожить. – У Пилоса хватило совести покраснеть. – Он сказал, что вы ему здесь не понадобитесь.
Крессен оглядел рыцарей, капитанов и лордов. Вот пожилой и унылый лорд Селтигар в мантии, расшитой красными крабами. Вот красивый лорд Веларион в шелке цвета морской волны – белый с золотом морской конек у него на шее хорошо подходит к его длинным светлым волосам. Лорд Бар-Эммон, толстый четырнадцатилетний юнец, запеленат в лиловый бархат, подбитый мехом белого тюленя. Сир Акселл Флорент не стал красивее даже в пышном красновато-коричневом наряде с лисьим мехом, набожный лорд Сангласс носит лунные камни на шее, запястьях и пальцах, лисский капитан Салладор Саан блещет красным атласом, золотом и каменьями. Только сир Давос одет просто, в бурый дублет и зеленую шерстяную мантию, и только сир Давос смотрит на него с жалостью.
– Ты слишком стар и бестолков, чтобы быть мне полезным. – Похоже на голос лорда Станниса – но нет, не может этого быть. – Отныне моим советником будет Пилос. Он уже занимается воронами, поскольку ты больше не можешь взбираться на вышку. Я не допущу, чтобы ты уморил себя у меня на службе.
Мейстер Крессен заморгал. «Станнис, мой лорд, мой грустный угрюмый мальчик, не делай этого. Разве ты не знаешь, как я заботился о тебе, жил ради тебя, любил тебя, несмотря ни на что? Да, любил, больше, чем Роберта или Ренли, ибо ты был нелюбимым ребенком и больше всех нуждался во мне».
– Как вам будет угодно, милорд, – сказал Крессен вслух, – но я… я голоден. Позволено ли мне будет занять место за вашим столом? – (Рядом с тобой, где я сидел всегда…)