За недолгую жизнь Ухватов к уголовной ответственности не привлекался.
После задержания и признаний измученный допросами Дух переступил порог убогого помещения, в нос шибануло нечистотами, он увидел, как выглядит камера предварительного заключения, хотя в его доме не шибко-то чисто было. Немытая половая грязь в блошнице, засаленные стены и забрызганный кровью потолок в купе с полным отчаянием вызвали у него приступ страха сопровождавшийся ознобом и потливостью. Отдышавшись от частого сердцебиения и тошнотворного состояния, он услышал в глубине шорох. Привыкнув к темноте, он увидел в глубине камеры на сбитом из досок топчане сухощавого татуированного зека, который приподнялся на локтях и оценил снизу доверху вновь испечённого арестанта. Пренебрежительно сплюнув сквозь щель в зубах, он спросил:
– По какой статье пойдёшь, баклан?
В ответ Дух пожал плечами, думая говорить правду или промолчать.
– Колись. Я все равно разведаю, – он подошёл вплотную и резко толкнул ладонью в широкий лоб, грубо установив иерархию.
Дима отскочил в сторону, стянув штаны, выставил мужское достоинство как перед ухажёрами мамаши. Жест агрессии сокамерник истолковал как извращение и махнул сопляку меж ног. От боли из глаз Духа посыпались искры, он взвизгнул, скрючился и упал. Старшой нагнулся к уху:
– Цыц! – приблизив испещрённое морщинами лицо к полуобморочному салаге и метнув взгляд наполненный злобной яростью, пригрозил, – Ещё раз крикнешь, можешь лишиться братьев навсегда.
Прикрыв яйца руками, он просипел:
– Пошёл на х… – сделав первую ошибку в общении с закоренелым уголовником.
После роковых слов грузин запинал юное тело оставляя огромные кровоподтёки на не огрубевшей коже. Нескончаемый ужас от арестантской жизни и сокамерника достиг границ безумия. Он вдруг осознал, что некуда бежать, некому жаловаться и решил впредь быть осторожным в высказываниях.
К ночи в камере переполненной братвой разыгралась театральная драма с оскорблением, демонстрацией силы, мордобоем и унижением человеческого достоинства. Душное пристанище смердело потными немытыми торсами, перегаром и нечищеным ртом. В набитом как в банке с сельдью помещении скоро не стало места куда опереться. Новая жизнь в застенках спровоцировала у Духа нервный срыв и стойкий шок. Он совершал ошибки и за пару дней пребывания в предварительном заключении обрёл экстремальный опыт общения с криминальной мразью.
Нелюбовь матери оказалась ничтожной в сравнении с презрением зеков. Не сахарное бытие на свободе грезилось слаще мёда. Тюфяк в убогой домашней кладовой в сравнении с нарами у сырой облезлой стены казался царским ложем в шикарных апартаментах.