– Грамоте я не обучен, княже, – угрюмо сообщил Изольд.
– Я напишу, ты крестик поставишь, – ответил Пахом. – А грамоте тебя опосля обучим. А то как же так: русский человек, а букв не разумеет?
– Я поморянец, – упрямо поправил его парень.
– Да хоть китайцем раньше был, – хмыкнул Зверев. – На русской земле живешь, русскому князю служишь, по-русски разговариваешь, за свободу и справедливость живот свой класть готов – значит, русский. Давай, Пахом, пиши.
Илье, поставившему размашистую, просто королевскую подпись, он вручил мешочек с серебром и предупредил:
– Сегодня домой ступай. Можешь деньги родителям отдать, можешь с девками прогулять, можешь на черный день спрятать – но завтра на рассвете чтобы здесь был! Пахом, сперва с бердышом их работать научи. Эта штука и попроще во владении будет, и для врага в бою страшнее. Опосля уж на рогатину и саблю переходи. Там мастерства больше нужно, а они ребята уже великовозрастные.
– Сделаю, Андрей Васильевич, – согласно кивнул дядька, тщательно выписывая буквы.
Грамота получалась красивая, из крупных, украшенных хвостиками и завитушками букв, вытянутых в одну общую линию, без промежутков. Зверев долго не мог привыкнуть к тому, что здешние писари не разделяют никак слова – но что поделать, такая сейчас орфография.
– Княже, княже! – Во двор влетел мальчонка лет семи, но вместо того, чтобы поклониться Звереву, свернул к конюшне и принялся жадно пить воду, что грелась для скота в большой кадке. Чистую воду, естественно, колодезную.
– Ты кто такой? – не понял Андрей. – Чего хотел?
– Дядя Левший послал, – утер рот рукавом рубахи пацаненок. – Паузок к нам пришел, к ушкую чалится. Богатый. Не иначе, боярин знатный явился. – Он опять прихлебнул воды и уже не к месту добавил: – Андрей Васильевич.
Торжественность момента была вмиг разрушена. Князь еще раз заглянул Пахому через плечо, после чего потребовал у Изольда клятву верности, принял ее, отдал серебро дядьке и ушел в дом переодеваться. Не в рубахе же простой неведомого знатного гостя встречать! Когда же он вышел уже в атласе и шелке, в суконной, подбитой норковым мехом, украшенной бархатными вошвами ферязи с рубиновыми застежками и шелковыми шнурками на груди, в шапке с золотой бляхой на лбу, опоясанный драгоценной булатной боевой саблей – новоявленные холопы уже отправились тратить полученное серебро.
– Вот, Андрей Васильевич, подписаны, – протянул свернутые в тугую трубку грамоты Пахом. – Отныне они твои рабы, княже.
– На сундук в светелке положи, – кивнул ему Зверев. – Коли хватятся меня, я на пристани.