Сотник шумно вдохнул, выдохнул.
– А чего ты делать намерен, Андрей Васильевич?
– Мне нужно попасть в царскую опочивальню. Немедленно. Ты – сотник опричников. Ты один из тех, кто имеет право туда входить. Проведи меня к царю, пока он жив, и главный приз – твой.
Константин Дмитриевич медленно облизал свою серебряную ложку, спрятал ее в замшевый чехол, широко перекрестился:
– Во имя Отца, и Сына, и Святого духа. Идем!
Возле Разрядного приказа сотник забрал четырех бояр, оставив вместо них Василия Лисьина с холопами, еще двоих отозвал от лестницы Грановитой палаты, зашел в царские двери и решительно миновал две первые горницы. В думской светлице навстречу было двинулись уже знакомые бояре, правда на этот раз без особой решимости:
– Вы куда, служивые?
– Ты кто таков, вопросы царскому сотнику задавать?! – рыкнул на него боярин Поливанов, а вид облаченных в броню опричников окончательно осадил «добровольцев». Рынды же и вовсе не дрогнули.
Ближайшая горница оказалась пуста, а во второй, расписанной синими цветами на розовом фоне и тощими полуголыми старцами между окнами, собралась преизрядная компания. В вычурном кресле с низкой спинкой и высокими подлокотниками сидел дьяк Разбойного приказа Иван Кошкин, с синяками под глазами и обнаженной саблей на коленях. У окна, скрестив руки на груди, в красной ферязи, подбитой соболем и украшенной затейливой вышивкой, стоял князь Старицкий – юноша розовощекий, остроносый, с большими, словно в японском мультике, глазами. Секретари – Алексей Адашев и отец Сильвестр – скромно сидели на скамеечке у стены, напротив них поигрывал саблей, опертой острием об пол, князь Михайло Воротынский собственной персоной.
– Эх ты, воевода! – не удержался от укоризны Зверев. – Тебе царь самые высокие посты доверял, верил в тебя, хвалил и возносил. А ты при первом случае его самым паскуднейшим образом и предал.
Михаил Иванович выронил саблю и приоткрыл рот, словно хотел что-то ответить, но забыл что. Князь Старицкий довольно ухмыльнулся, боярин же Кошкин возмущенно зарычал, подпрыгнув в кресле:
– Да ты никак обезумел, Андрей Васильевич?! Князь Воротынский первым и духовную царскую принял, и царевичу Дмитрию присягнул, и крест для целования царским именем держал! И он, и я верны царю остались. Князья Иван Феодорович Мстиславский, Дмитрий Палецкий, Иван Васильевич Шереметев, Михайло Яковлевич Морозов, Иван Пронский-Турунтай. Все они по воле Иоанновой пошли. Зато князья Петр Шенятев, Иван Пронский, Симеон Ростовский да Дмитрий Немой-Оболенский по наущению князя Старицкого в измену кинулись. И вот эти змеи, государем из грязи возвеличенные, пригретые и возлюбленные, в миг тяжкий Иудиным путем пошли, царю изменили, его сыну креста целовать не стали! – Дьяк ткнул саблей в сторону Адашева и Сильвестра.