Поезд в Царское Село шел чуть больше часа. Я в вежливой форме отказалась рассказывать Николаю про состояние его супруги, сказав, что даже я не вправе раскрыть врачебную тайну, но присовокупив, что попрошу разрешения у нее и тогда доложу ему все подробно. Я испугалась, что навлеку на себя царственный гнев, но император улыбнулся и ответил, что он ценит мое отношение к своим обязанностям, и ушел с сыновьями в курительную комнату. А Елена Павловна вдруг начала дотошно расспрашивать меня про Елагиноостровский университет и про мою кафедру; но поезд вскоре прибыл на Царскосельский вокзал, и я убежала к своей пациентке, пообещав великой княгине вернуться к этой теме в ближайшее время.
Оказалось, что Саша Бошман уже сделала как анализы, так и флюорографию, так что мне осталась роль разве что главврача – задать пару вопросов после того, как все сделали подчиненные. Но я констатировала, что мы и правда сумели победить болезнь, которая в XIX веке считалась неизлечимой. Правое легкое уже почти в полном порядке, и даже левое, на восстановление которого я в начале лечения и не рассчитывала, показывало явные признаки улучшения. Что я и доложила царю с дозволения его супруги, после чего меня неожиданно позвали в Янтарную комнату, попросив надеть парадный мундир.
А на следующее утро меня пригласили на приватный завтрак к императрице. Моя пациентка с улыбкой ответила на мой вопрос о царе:
– Государь просит его извинить за то, что он не смог попрощаться с вами лично – еще до рассвета он отбыл в Москву вместе с великим князем Константином. А цесаревич и великая княгиня Елена Павловна вернутся в Петербург сегодня днем. Мой сын поручил вам передать, что и он, и великая княгиня надеются на ваше общество на обратном пути в столицу.
24 (12) сентября 1854 года. Черное море, борт ДК «Денис Давыдов» Старший лейтенант Особой службы Гвардейского флотского экипажа Самохвалов Константин Александрович
«Ветер весело шумит, судно весело бежит». До сих про помню, как я декламировал эти строчки в детском саду, старательно выговаривая букву «р». Конечно, нашему «Денису Давыдову» ветер особо и не нужен, но бежал он – даже, скорее, летел – весело над синим-синим морем. В воздухе носились чайки, а из иллюминатора были видны кувыркающиеся в волнах дельфины. И казалось – нет никакой войны, ни погибших и раненых при Альме, ни тех, кто бросился в самоубийственную контратаку в Камышовой бухте, ни защитников Балаклавы.
Но кресты на Альминском и Братском кладбищах, у храма Петра и Павла и у храма Двенадцати апостолов в Балаклаве, напоминают нам о всех, кто, как их потомки во время Великой Отечественной, отдали жизнь за свою Родину. Причем не только русские – среди погибших греки, немцы, татары, армяне, и аландские шведы, и даже поляки… И умерло бы намного больше, если бы не Саша Николаев и не врачи, которые не сочли ниже своего достоинства поучиться, по Сашиным словам, «у молокососа с монгольской физиономией», а публикации в «Севастопольских вестях» и рассказы его пациентов и их родственников не сделали его кумиром местного населения. Даже прибытие врачебного отряда во главе с Николаем Ивановичем Пироговым и Юрой Черниковым не смогло затмить Сашиной славы, тем более что русских пациентов для них почти не осталось, и лечат они в последнее время почти одних только военнопленных, а также гражданское население.