— Ого!
Она и не подозревала, какие его мучили проблемы. Конечно, нет. Если бы она хотя бы догадывалась, то ни за что не послала бы его на это задание.
— Мне было восемнадцать, ей — четырнадцать.
— Так что…
— Я до сих пор люблю ее. И буду всегда любить только ее. Сейчас она — наркоманка. Наркозависимая. Это моя вина.
Телефон щелкнул. Герулайтис отключился. Мона сразу же набрала номер, указанный на дисплее, но Давид или вышел из зоны покрытия, или отключил свой мобильный телефон. Была активирована только голосовая почта. Она подумала, стоит ли оставлять ему сообщение. В конце концов Мона сказала:
— Пожалуйста, позвоните мне, Давид! Нам нужно об этом поговорить. Пожалуйста!
Она слышала свой голос и звучавшее в трубке эхо. Затем стала ждать его звонка. Нужно было срочно отстранять его от выполнения задания. Но если она правильно его оценила, он этого не допустит. Он не тот, кто сдается. Давид будет настаивать на том, чтобы ему позволили довести дело до конца.
Между тем было уже пол-одиннадцатого. Она поднялась и открыла окно. Холодный дождь ударил ей в лицо, и за секунду вся передняя часть футболки промокла насквозь. Мона закрыла глаза и открыла рот. Вода щипала ей язык, она была приятной на вкус и прохладной.
«Что же, что же мне теперь делать?» — думала она.
1988 год
В прошлом для мальчика слово «любовь» было пустым звуком, оно служило ему для того, чтобы скрывать свои истинные намерения и одновременно создавать у других впечатление, будто он понимал, о чем говорил, что он один из тех, кто знает, что это такое. Сейчас он начал смутно догадываться, что такое любовь на самом деле: опасный хаос в голове, захватывавший его до такой степени и доводивший его до такого состояния, что в некоторые дни — он называл их «днями Бены» — на него нападал нескончаемый понос, и он не мог ничего есть. Когда Бена приближалась к нему, ему казалось, что все его чувства фокусировались только на ней, словно она была властной богиней, не терпящей никаких иных чувств. Тем не менее, ему и в голову не приходило даже прикоснуться к ней. Таким, как он, это запрещалось само по себе, и, вопреки всякой логике, он думал, что Бена это понимала и одобряла: «Бене и мне, — думал он, — не нужны телесные контакты, потому что наши души уже вместе». Так было вплоть до того дня — воскресенья в середине августа, — когда она ему изменила.
Так он это воспринял.
Позже — слишком поздно — он понял, что Бена ни секунды его не понимала. Общность их душ была лишь плодом его воображения. Бена не была особенной, она не обладала какими-то дарованиями, она не была его сестрой по духу. Наоборот. Она ничем не отличалась от остальных, была лишь более привлекательной, чем остальные идиотки, суетящиеся вокруг него. Иногда, в минуты горького разочарования, он громко смеялся над собой и своей безграничной глупостью, которая чуть было не заставила его проявить легкомыслие.