— Боже мой, — сказала она слабым голосом.
Да, она виновата, это правда.
После смерти сына она просто прекратила всякие контакты с его семьей. Это было некрасиво, и она признавалась себе в этом. Правда, еще пару лет после того она посылала им обычные рождественские посылки, и они становились год от года все меньше и меньше, а под конец в них были лишь шоколад и кофе. Но после того как эта семья не написала в ответ даже благодарственного письма, она прекратила и это.
Мужчина взял ее за руку выше локтя и перевязал чем-то вроде тряпичного пояса. Эти движения были привычны Хельге Кайзер по клинике, она должна была признать, что он действовал умело, словно врач или санитар.
— Сейчас все закончится, — сказал он деловым тоном, и в эту секунду Хельга Кайзер сдалась.
Колено мужчины, упираясь в ее грудь, не давало ей дышать, снизу ее старое, измученное тело пронизывал холод, почка опять начала болеть (это была единственная, оставшаяся после операции почка, без нее она была бы прикована к аппарату диализа), и вдруг она почувствовала, что у нее больше нет сил сопротивляться. Она смотрела своему мучителю в глаза, искала в них что-то — нет, конечно, не любовь, но хотя бы успокоение, что-то вроде награды за то, что она так хорошо себя ведет, так покорна судьбе и не мешает выполнению его планов, — но он смотрел на нее, словно на безжизненную вещь, — вещь, лишенную человеческих признаков. Для него она уже была трупом.
— Теперь все, — сказал он.
Она ощутила укол иглы и стала внушать себе, что у нее берут кровь на анализ, а потом дадут что-то обезболивающее, и это были последние сознательные мысли в ее жизни. Затем она почувствовала, что тело пронзила молния, и сразу же после этого наступило всеобъемлющее блаженство.
Затем — удушье.
Затем — больше ничего.
Четверг, 24.07, 13 часов 00 минут
Гельмута не было на семинаре. Это сразу бросилось Давиду в глаза, как только он зашел в комнату для занятий. Он спросил находившихся там Фабиана, Франциску и Рашиду, но никто ничего не знал, и в конце концов он прекратил расспросы. За обедом все сидели молча. Давид не терял бдительности. Сегодня ночью он узнает больше.
Четверг, 24.07, 13 часов 18 минут
— Мне необходимо поговорить с вашим мужем, — сказала Мона. — Это срочно.
Она услышала в трубке испуганный голос Розвиты Плессен и нервно прикрыла глаза.
— Я не могу сейчас ему мешать. У него… Он работает с клиентами.
— Ну и что? Значит, ему придется сделать перерыв на час!
— Это… Он этого не сделает. Никогда! Я не имею права ему просто так мешать.
Она не позовет, она слишком… уважает своего мужа. Уважение? Или страх? Мона глубоко вздохнула.