Он поискал на земле, что бы можно было бросить в машину. Лучше всего для этого подходил маленький камешек. Однако камешка Давид не нашел, под руку попался лишь крепкий кусок сучка сантиметра четыре в диаметре. Лучше, чем ничего. Давид бросил его в направлении передней машины и попал по ее крылу. Щелчок от удара получился довольно громким. Давид быстро пригнулся, но ничего не произошло. Полицейский все так же неподвижно сидел за рулем, хотя он должен был услышать этот удар. Полицейский из второй машины, которую Давид отсюда не мог видеть, тоже, судя по всему, не отреагировал. В любом случае, ничего не было слышно. У Давида пробежал мороз по коже. Он забыл о боли в щиколотке и выпрямился. Потом медленно пошел к машинам. Ничего не двигалось, даже лес, казалось, в этот миг перестал издавать звуки.
Полицейский в первой машине или уснул, или… Давид не решился думать в том же направлении. Он подошел к дверце водителя и увидел через открытое окно неестественно бледное лицо полицейского. Его глаза были наполовину открыты и смотрели в никуда. Он не спал, он был мертв. Его фуражка лежала у него на коленях, затылок был измазан чем-то темным, а на рубашке виднелась масса черноватых брызг. Давид вдруг услышал тихий, едва слышный стон и вздрогнул от неожиданности. Стон доносился не из этого, а из другого автомобиля. Давид обогнул капот первой машины и бросился к другой. Полицейский во второй машине лежал на руле. Рана на затылке кровоточила. Давид только положил ему руку на плечо, как почувствовал, что сзади него кто-то есть. Он не успел повернуться на какую-то десятую долю секунды, как сам получил удар по голове, заставивший его упасть на колени. Он инстинктивно ухватился рукой за оконный проем автомобиля и попытался уклониться от следующего удара, и тут услышал женский голос — кто-то тихо выкрикнул: «Дерьмо!» Второй удар пришелся по крыше машины, совсем рядом с ним. Давид повернулся. Его голова была тяжелой, как пушечное ядро, и он с трудом смог поднять ее. Он сползал на землю, его спина была прижата к машине, и что-то — наверное, дверная ручка — впивалось ему в почки, затем в позвоночник, затем в затылок. Давид сидел на земле и смотрел на женщину, которая стояла, выпрямившись, перед ним и размахивала бейсбольной битой, которую держала обеими руками. Она прикрыла волосы чем-то вроде платка, ее лицо блестело от пота, губы искривились. И тем не менее, Давид сразу же узнал ее. Это была Сабина, та самая Сабина, которая вчера в обед из чувства протеста покинула семинар.
— Сабина… — произнес Давид, чувствуя, как слабеет его голос, превращаясь в хриплый шепот.