— Вы не возражаете, если я включу магнитофон?
— Мне все равно, — недовольно сказал Хайтцманн.
Его лицо и шея слегка покраснели и были мокрыми от пота.
— Курить можно? — спросил он и в тот же момент из кармана брюк цвета хаки вытащил пачку «Мальборо».
— Нет, — сказала Мона, сама не зная почему.
Хайтцманн злобно посмотрел на нее, но сигареты спрятал.
— Вы написали эту статью о фрау Мартинес? — начала Мона.
— Да, ну и что?
— Она мертва. Сегодня мы обнаружили ее труп.
В лице Хайтцманна что-то изменилось, хотя это было сложно заметить.
— Э-э?..
— Убита. Домоуправитель рассказал нам о вашей статье…
— Скажите-ка, милейшая, вы что, хотите повесить на меня это убийство?
Мона подумала, что этому наглецу как раз и следовало бы пообщаться с Фишером.
— Это зависит от того, насколько вы будете с нами откровенны.
Он хотел драки — он ее получит. Хайтцманн встал.
— Знаете что? Позвоните моему адвокату.
— Сядьте! И немедленно!
Хайтцманн застыл, не завершив движения. Потом все-таки сел. Мона выдержала его гневный взгляд, и он опустил глаза.
— Хотите кое-что увидеть? — спросила она спокойным голосом.
Хайтцманн не ответил. Его лицо покраснело еще сильнее, он злился на себя за то, что не устоял под ее натиском. Мона вытащила из ящика стола несколько фотографий, сделанных «Поляроидом», и швырнула их на стол перед Хайтцманном. Тот нехотя взглянул на них. В тот же момент он вскочил и отпрянул к двери. Мона вспомнила, что он — не из полицейских репортеров, привыкших к подобным снимкам.
— Дерьмо! Что это значит?! — его голос срывался.
Мона собрала фотографии и положила их в ящик стола.
— Вот что стало с фрау Мартинес, у которой вы брали интервью. Так она выглядит сегодня. Вы поняли?
Хайтцманн как-то боком, словно испуганное животное, приблизился к столу Моны. Теперь вид у него был уже далеко не такой самоуверенный, как пару минут назад.
— Почему я должен смотреть на это г…но?
— Потому что вы разговаривали с ней. Возможно, вы были последним, кто видел ее до убийцы.
— Что?
— Что она вам рассказала? И сядьте, наконец.
— Она нам сама позвонила, — произнес Хайтцманн.
Он снова сел и подпер голову обеими руками. Пот лил ручьями по его затылку и шее, стекая прямо в вырез рубашки.
— Позвонила вам? Зачем?
— Не мне. Редактору местных новостей. Якобы у нее была история для нас.
— Какая история?
— Да про этого психа-чудака, Плессена. Того, что участвовал в телепередачах, во всех этих ток-шоу. Он якобы сказал ей, что она должна бросить свою семью.
— Она именно так и утверждала? А вы…
— Писать про эту историю только потому, что какая-то придурковатая домохозяйка что-то вообразила? Нет уж!