— Пожалуйста, скажите, почему вы ушли от нее? Почему вы забрали дочку с собой?
— Соня была… ну… всегда в плохом настроении. Всегда плакала. И пила на глазах у Сары. Вино и шнапс… все подряд. Она ее вообще не воспитывала.
— Это после того, как она побывала у Плессена или еще до того?
Мартинес удивленно посмотрел на нее.
— До того, конечно. Это продолжалось несколько лет.
— Ваша жена была алкоголичкой? — подключился Фишер.
Мартинес поднял на него глаза.
— Я ненавижу это слово, — наконец сказал он.
— Но это ведь так?
— Да. Конечно. Она была несчастна, и поэтому пила.
— Это вы сделали ее несчастной? — спросила Мона.
Она обливалась потом, от жары чувствовала себя плохо, а до конца допроса было еще далеко.
— Да, — сказал Мартинес, и вид был у него такой, как будто он сейчас упадет в обморок. — Я виноват.
— Что вы сделали? Вы изменяли ей?
— Да. И это тоже. Я же человек… Я люблю жизнь, люблю повеселиться. Поначалу Соне это нравилось. Нам было весело вдвоем, мы много смеялись, и нам было хорошо. Но потом… Потом она захотела, чтобы я жил только для нее. Я не тот человек, который может так жить. Мне нужна свобода, иначе я умру.
— Секс на стороне, — предположил Фишер.
— Что?
— То, что вы понимаете под свободой, — это секс с другой женщиной?
— Не только, — сказал Мартинес.
Впервые за весь допрос он выглядел рассерженным. Это было лучше, чем слезы, поэтому Мона не перебивала Фишера.
— А что еще? Секс со многими другими?
— Что за бред!
— Так что же?
Мартинес посмотрел на Мону, словно ожидая, что она защитит его от несправедливых обвинений. Мона ничего не сказала.
— Так что? — спросил Фишер уже более строгим тоном.
Как бы в ответ на его слова Мартинес выпрямился. Он не любил, когда с ним так разговаривали, и собрал все свои силы, чтобы защитить себя.
— У меня был секс с другими… Но… вам этого не понять.
— А вы попытайтесь объяснить.
— Мне это было необходимо. Иначе я бы ушел от нее еще раньше.
— С дочкой или без?
— Ах, вы же понятия не имеете… Сара… Она любила свою мать. Но ее мать напивалась у нее на глазах! Ее не было рядом, когда Сара нуждалась в ней. Поймите же это! Нельзя так поступать с одиннадцатилетним ребенком! Поймите!
— Да, — сказала Мона и подала Фишеру знак, чтобы он замолчал.
Ее собственная мать была такой же сумасшедшей, так что Мона часто в детстве испытывала страх. Уж она-то знала, как можно и как нельзя поступать с детьми.
— Я ушел из-за Сары. Не из-за себя. Я не мог больше оставлять Сару с ней. Я много работаю, целыми днями, поэтому нанял женщину, которая присматривает за Сарой, и они отлично ладят друг с другом. Ее просто нельзя было оставлять наедине с Соней. Но я любил Соню. Я бы остался с ней… Если бы не Сара, я бы остался с ней. Клянусь!