Мы начинаем беседовать о его жизни, о том, когда он впервые начал писать научную фантастику, и о том, как он, будучи студентом в Беркли, работал на полставки в магазине радиотоваров.
- Я был в очень своеобразном положении. Научную фантастику я читаю с 12 лет, и поглощал ее тогда огромными порциями, как завзятый наркоман. Я просто влюбился в нее по уши. Но я также читал и те заумные штучки, которые читала тогда вся интеллектуальная община в Беркли. Например, Пруста или Джойса. Таким образом, я поселился как бы сразу в двух мирах, которые обычно никак не пересекаются. Затем, работая в магазине, я познакомился со многими деятелями, работавшими в этом бизнесе розничными торговцами телевизорами, мастерами по их ремонту и прочими; так вот, они считали меня чудиком за то, что я вообще хоть что-то читаю. Я вообще вращался среди самых разнообразных групп. Скажем, я знавал многих гомосексуалистов уже тогда, в сороковые годы, в Районе Залива благополучно существовала довольно крупная община гомосексуалистов. Но я был знаком и с некоторыми очень сильными поэтами, и я очень гордился тем, что они - мои друзья. Но и они считали меня странным за то, что я не был гомиком. Ребята же из моего магазина держали меня за странного типа, потому что я знаюсь с гомиками и читаю книги. А мои друзья-коммунисты думали, что я с прибабахом, поскольку не собираюсь вступать в коммунистическую партию... Так что, с этой точки зрения, заниматься научной фантастикой было не столь уж оригинальным занятием. В сравнении со всеми другими моими отличиями это последнее было не таким уж и большим. Генри Миллер в одной из своих книг написал, что, когда он был ребенком, другие дети вечно забрасывали его камнями. У меня было сходное ощущение. Я ухитрился сделать так, что куда бы я ни шел, меня везде встречали с презрением. Поэтому я просто обязан был преуспеть - не в одном деле, так в другом.
- Я женился, когда мне стукнуло девятнадцать, и случилось это лишь немногим ранее, чем я начал писать по-настоящему. Второй раз я женился, когда мне исполнился двадцать один год. И именно в этом возрасте я наконец почувствовал, что научная фантастика - это действительно очень серьезно. Взять хотя бы Мир не по Аристотелю [The World of Null-A] Ван-Вогта* - в этой книге было нечто такое, что буквально очаровало меня. Этот роман содержал в себе некую тайну, он намекал на какие-то скрытые вещи, там была масса загадок, которые просто не имели адекватного объяснения. Я обнаружил в нем некую божественность; я начал приходить к мысли, что у Вселенной имеется какое-то таинственное свойство, которое может быть понято и объяснено лишь при помощи научной фантастики. Сейчас-то я понимаю, что то, что я чувствовал тогда, было просто определенным свойством метафизического мира, невидимой областью полускрытых вещей, тем, что люди средневековья ощущали, как трансцендентный, иной мир. Причем в этом для меня не было какой-либо религиозной подоплеки. Дело в том, что я воспитывался в квакерской школе, и квакеры единственная группа в мире, против которой я ничего не имею, между мной и квакерами никогда не было ссор; однако принадлежность к квакерам - это просто определенный образ жизни. Ну а в Беркли религиозного духа не было вовсе.