Самая утомительная часть трассы “ДОН” начинается за Воронежской областью. Над степью – марево. От жары плавится асфальт. На бесконечных затяжных подъемах и спусках за каждой большегрузной машиной тенятся шлейф легковушек: обгонять на шоссе с двумя полосами движения да еще при постоянных переломах дороги опасно. И только к закату трасса разгружается, на спидометре – за сто, и в ветровые стекла врывается свежий аромат только что скошенного хлеба. Так пахло в отчем доме, когда мать пекла хлеб в русской печке. Так пахли мякиши от теста, на которые мы приманивали сазана в сонных степных реках. Так благоухал колхозный ток, на котором я каждые каникулы, начиная с десяти лет, разгружал зерно из-под комбайнов...
Я родился и вырос в селе Белая Глина Краснодарского края. Это – на стыке трех регионов: Кубани, Ростовской области и Ставрополья. В семье нас было шесть детей: три сестры и три брата. Я младший. Деда и бабушку по отцу я не помню. Знаю, по рассказам родителей, что дед Иван Ильич, потомственный гончар, мигрировал на юг России то ли из Воронежской, то ли из Курской области. Во всяком случае, там и сейчас есть село Горшечное и, как мне сообщили читатели “Молнии”, есть даже анпиловский бор, откуда, вполне вероятно, и пошли мои корни. Бабушку и деда по материнской линии я помню хорошо. Дед Петр Родионович Селюков был из мастеровых: ремонтировал жатки, ковал, крыл крыши железом и камышом, смастерил паровое отопление для первого в селе двухэтажного дома, пробил первую в Белой Глине артезианскую скважину и склепал большой железный бак для водонапорной башни. Дедовская клепка оказалась прочнее сварки, и когда, старую водонапорную башню в центре села снесли, бак еще долго служил резервуаром в керосиновой лавке на рынке, не упуская ни единой капли доверенного ему топлива. Бабушка Ирина Емельяновна знала очень много народных песен, многие из которых, как мне кажется, безвозвратно утеряны. Но с бабкой я редко общался, разве что после очередной мальчишеской драки забегал в дедовский дом, чтобы смыть кровь и перебинтовать на скорую руку полученные в драке раны. Селюки, в отличие от Анпилов, жили зажиточно. Хотя и у деда в начале прошлого века хватило средств, чтобы дать образование только одной дочери и сыну, а младшую Лушу (мою будущую маму) в 11 лет дед отдал батрачить в соседний хутор. Однажды, рассказывала мать, она не выдержала жару в поле, бросила прополку и пришла домой. Утром хозяин приехал к деду и потребовал вернуть батрачку. Дед оседлал коня, взял тяжелую казацкую нагайку и погнал по степи дочь на работу. Шрамы от той дедовской нагайки остались на маминых плечах навсегда.