После ремесленного училища вплоть до призыва в армию я работал сборщиком на комбайновом заводе и одновременно учился в школе рабочей молодежи. Моя первая благодарность с записью в трудовой книжке была за “успешное сочетание работы и учебы”.
Работа у меня была однообразная и нудная. Я собирал и клепал вручную граблины для мотовил комбайновых жаток. На этой операции от сборщика требовалась ловкость обезьяны и упорство осла, позволявшие собрать до ста штук четырехметровых граблин и расклепать до 2-3 тысяч шплинтов за смену. Из-за низких расценок взрослые рабочие отказались выполнять эту операцию, и ее делали мальчишки, вчерашние ремесленники. И все же на первую получку я купил свой первый в жизни костюм за 90 рублей, отправил почтовым переводом десятку на радость маме и 20 рублей заначил до аванса. Тогда зарплату выдавали два раза в месяц регулярно безо всяких задержек.
Учиться в школе было куда интересней. В школе рабочей молодежи училось немало молодых людей и девушек (!), не пожелавших заканчивать одиннадцать классов обычной средней школы (для рабочих сохранялась десятилетка). Я к тому времени увлекся фантастикой о межзвездных полетах, о космических кораблях с фотонными двигателями, читал и серьезные книги Резерфорда по атомной физике и обещал моим одноклассницам непременно открыть способ аннигиляции вещества, чтобы спасти человечество в целом и очередную симпатию, в частности, от грядущего энергетического кризиса. От атомного безумия меня спасла преподаватель русского языка и литературы Зоя Макаровна Чеботарева. Она заметила, что в школьных сочинениях я свободно цитировал на память далеко не программные стихи Лермонтова, Маяковского, Есенина, Байрона, Шекспира, и принялась зачитывать мои юношеские литературные изыски вслух перед всем классом. Так, на уровне ШРМ №3 города Таганрога я стал популярным, одноклассницы стали мне улыбаться приветливее и чаще, а мир все еще ждет первооткрывателя антивещества.
Уже во время срочной службы в ракетных войсках стратегического назначения я сделал окончательный выбор в пользу гуманитарных наук. В свободное от службы время я начал усиленно изучать грамматику русского языка, осваивал практически с ноля английский язык, в чем мне очень помогли радиопередачи Голоса Америки “News and views en special English”, которые я слушал по небольшому транзисторному приемнику “Селга”. Не хочу сказать, что я делал это открыто напоказ. Однако все офицеры нашей стартовой батареи, включая комбата гвардии майора Валерия Фадеевича Ролина знали о моих “сеансах” английского языка, но никому из них не пришло в голову препятствовать мне в этом. От скуки на третьем году службы командиром заправочного отделения перекиси водорода я даже начал изучать латынь, и заразил страстью к древнему языку всю казарму. Иван Кривцов, здоровенный донской казачина, завидя меня, кричал благим матом: “Omnia mea mecum porto! Dum spiro – spero!” И добавлял, ухмыляясь, по-русски: “А дембель неизбежен!”