— Пришлось нашлепать его. Зато теперь на полчаса покой будет.
У меня в голове не укладывалось, как можно шлепать такое маленькое, такое беззащитное существо. Жалко мне было Тайванбаяра.
Новые соседи оказались гостеприимными и разговорчивыми. Втроем — Содгэрэл, Цэнгэл и я — уселись мы за круглый стол, а Нацаг тем временем возился у печи, готовя угощение. Руки его двигались быстро и ловко; видно было, что он привык готовить. Нацаг резал лук, но не терял нити общего разговора и то и дело вставлял словечко. Тайванбаяр с надутыми щечками тихонько повсхлипывал, а потом подошел к матери и уткнулся ей в колени.
— Иди сюда, к тете, — протянула я к нему руки.
Он словно ждал этого приглашения — тут же перебрался ко мне. Содгэрэл, поглаживая сына по головке, объясняла:
— Кто его ни приласкай, сразу тянется. Удивительный ребенок, совсем не дичится чужих людей.
На сей раз я не решилась понюхать головку Тайванбаяра. От его волос пахло молоком. С каждой минутой мальчуган казался мне все симпатичнее, милее, и я еле сдерживалась, чтобы не приласкать его.
Глядя куда–то поверху, Цэнгэл между тем говорил:
— Похоже, дорожное управление забыло, что здесь люди живут. Никого не бывает, а мы в этой тайге совсем ведь одичали.
— На южной дороге в этом смысле лучше, — отозвался Нацаг, пробуя суп.
— Это понятно — там ведь Гоби. Если в пустыне про людей забыть, они же сбегут оттуда. Я, например, в той жарище и трех дней бы не выдержал. По мне, лучше без дела валяться, по только здесь.
— Да, жара там невыносимая, а. весной и осенью всюду песок, — улыбнулась Содгэрэл.
Нацаг, во всем, видно, согласный с женой, только кивал головой.
— Жена просто не переносит Гоби. Ей там дышать было нечем. Чуть не со слезами упросили дорожное управление перевести нас сюда.
Нацаг налил в чашечку бульона и дал жене на пробу. Причмокивая, Содгэрэл со смехом сказала:
— А соли–то сколько! Ты думаешь, мы верблюды?
Нацаг подмигнул — тут я заметила, что у него красивые черные глаза — и ответил:
— Не выйдет, видно, из меня повара. Все время жена ругает. Увольняться с кухни надо.
Не знаю, о чем подумал Цэнгэл, но только он сначала глянул на меня, а потом уставился на Содгэрэл, словно пытаясь понять, как это может женщина понукать мужчиной, будто он конь или верблюд. Участие мужчины в домашних или кухонных делах Цэнгэл считал позором, отступлением от всех правил жизни. Я знала, что про себя он гордится мною, потому что я всегда стараюсь добросовестно выполнять обязанности, по обычаю возложенные в семье на женщину.
Нацаг разливал чай и накладывал в чашки мясо. Он сновал между печкой и столом, но успевал, смахивая с лица пот, расспрашивать о природе здешних мест.