Рубежи свободы (Савин) - страница 113

Говорят, что натурщицы художникам позировали не нагими, а в тонких трико. Вот и мы с Лючией, в легких платьях на ветру, с самого начала были такими, фигуры показывая в мельчайших подробностях! И длилось это намного дольше, чем у Мерилин, и ракурс был куда наглядней! И как мы бежим, и у нас подолы между ног, и на лестнице сплошное бесстыдство, ну а наверху — да там кадры, когда у меня юбку над головой завязывало, были самые пристойные, в сравнении с тем, как на мне все облепляло, и ведь я не видела это тогда! А уж под конец — ужас!! Кто сценарий изменил??

Звоню режиссеру, злая как собака! Александр Григорьевич ссылается на то что "ваш товарищ так сказал". Валька, сволочь, гад, ты что с нами сотворил! Как это выглядеть будет?! Репрессирую! Убью!

В сцене последней, камера на нас наезжает, по пояс, по грудь, по плечи, только лица, как нам волосы рвет и лица юбками захлестывает, так что мы словно тонем в ветре, так по сценарию должно быть, "режиссерская находка". Но Валька достал где-то еще два куска такой же ткани, как наши платья. И на экране, после слов, Токмакова и моих (и еще Лючия вскрикнула, ей тоже показалось, что нас с помоста унесет) — два треплющихся бесформенных лоскута улетают в небо, на фоне облаков. А после, внизу, мы в ватниках, в кадре по пояс, платьев не видно совсем. Что случилось — домысливайте сами!

Как я Вальку не прибила, когда увидела, не знаю сама. Орала на него, не стесняясь Пономаренко! И требовала это бесстыдство из фильма убрать! А Пантелеймон Кондратьевич лишь усмехался, а затем выдал:

— А мне понравилось! Идейно все получилось — как вы, Анна Петровна рассказывали, про ваш партизанский отряд и связную из Минска, как она с донесением шла, ей реку переплыть надо было, и узелок с одеждой утопила, зато донесение и личное оружие спасла. И почти сутки еще пробиралась по лесу, почти нагишом, хорошо что тепло было, но комары. И никто в отряде ее "бесстыжей" не назвал — кстати, как ее звали, не помните?[22] Также, фильм внимательно смотря, никакой "обнаженки" я там не узрел, только ваши лица и руки, все строго "облико морале". А что кто-то выдумать может, по своей испорченности — так кто за дураков отвечает? Безобразие убрать — ну, Аня, вы скажете, у вас обеих там великолепные фигуры, стройные и подтянутые, как на физкультурный парад! Нет там никакого неприличия — уж никак не больше, чем на пляже, или шествии спортсменок. Впрочем, красавицы вы мои, давайте вы у себя дома, у своих мужей спросите, можете их в удобное время на просмотр пригласить. А я — у товарища Сталина, что он скажет. Но мое личное мнение, и я его Вождю выскажу — да Мерилин, которая ту сцену еще не сняла, от зависти убьется, и в то же время приличия полностью соблюдены, строго по-советски! Аня, уж вам-то хорошо знакомо: вот идете вы, или другая советская женщина, самых строгих правил и морали, в таком платье, как на вас сейчас, и вдруг ветер подует — и что, она сразу "легкого поведения" стала?