Одному из Салтыковых, более настойчивому, генерал Ш. только и мог ответить:
– Не тем пахнет, государь мой.
– А чем же? – спросил тот.
– Пахнет правдой божеской.
Такие слова из уст начальника тогдашней полиции показались настойчивому ходатаю просто каким-то полицейским фарсом.
– Удивлены? – спросил генерал Ш., увидев в самом деле необыкновенно удивленное лицо ходатая.
– Поражен!
– Будете, государь мой, поражены еще более.
– Чем? Как?
– Увидите.
– Сообщите! Прошу!
– Эту вашу Дарью какую-то беспременно осудят и… казнят. Много очень доказательств!
Ходатай привскочил:
– Да пусть казнят – туда ей и дорога! Только зачем же позорить нас-то всех, Салтыковых!
– А вам что за позор! – заметил генерал Ш. – Ведь она роду не вашего. Дочь сержанта там какого-то.
– Все же наша фамилия на виду, все же нашу фамилию всякой подлой подьячишко произносит!
Генерал нахмурился.
– У царицы-государыни все равны, – произнес он холодно, – а тем паче те, кто служит ей. Подлыми верноподданных своих она не называет. Те только подлы перед ней и перед законом, кто подло поступает.
Ходатай понял намек, смягчился и в конце концов добился того, что генерал Ш. под большим секретом посоветовал ему обратиться к графу Орлову.
– Он теперь в силе… он может… – сказал генерал на прощание.
Ходатай поскакал к графу. Граф принял его немедленно и весьма любезно.
– В чем дело? – спросил граф.
Салтыков объяснил причину своего приезда, сказав между прочим:
– Как видите, граф, нашу фамилию позорят, топчут в грязь!
– А откуда ваша фамилия? – спросил, улыбаясь лукаво, граф.
– Наша фамилия… – Салтыков запнулся.
– Ну да, фамилия? – переспросил граф.
– Род наш известен… мы были еще отличены при императоре Петре… затем блаженной памяти императрица Елисавет Петровна…
Граф перебил:
– Слыхивал, слыхивал! Род ваш, точно, известен, как и мой. Деды наши никак в стрельцах служили, чернослободцами именовались, кафтаны мочалой чинили, батогами закусывали…
Ходатай вытаращил глаза. Он графа не понимал. Как так – ему, графу, богачу, любимцу императрицы, и открыто сознаваться, что он не более как внук какого-то стрельца времен Софьи Алексеевны!
– Граф! – только и мог произнести он удивленно.
– Что я граф – это точно. А что ваша Салтычиха… черт знает что такое – это еще точнее!
– Но ведь она вошла в наш род, она сделалась нам близкой, родной, – старался объяснить ходатай. – У нее есть дети, законные дети Глеба Алексеевича Салтыкова.
Граф прищурил глаза, что он имел обыкновение делать всегда, когда хотел сказать что-нибудь неожиданное или циничное.
– Верю вам, сударь мой, господин мой Салтыков, весьма много верю! – начал Орлов. – Только и вы уж, государь мой, поверьте мне немножко. У меня, сударь мой, есть хорошие конюшни – не Авгиевы, нет, – хорошие такие конюшни. Можете полюбоваться. Так вот, как тому и быть надо, в хороших конюшнях у меня и хорошие лошади. Лошади по конюшне, стало быть, и конюшни по лошадям. Ну вот! А не угодно ли вот вам, государь мой, в мою хорошую конюшню да поставить плохую мужицкую кобылу? Что из того выйдет, сударь? Кто украсит кого: конюшня кобылу или кобыла конюшню? Здраво судя, конюшня останется конюшней, а кобыла кобылой. Не так ли, сударь?