Упаковка со смазкой выглядела безобидно: нарядная, розовенькая… Тяжело вздохнув, я взяла ее, решительно открыла крышечку, и…
Состав! Точно, я ж состав не прочитала! Торопливо закрыв пузырек, я повертела его, и вперилась взглядом в этикетку.
Хм… «Силиконовая, ароматизированная, гипоаллергенная». Спасибо вам, арды, за заботу!
«Согревающая». Да я как бы это… В процессе не мерзну…
«После полового акта смыть». Вот спасибо, а то сама бы я не догадалась!
«Наносить на участки, подвергающиеся трению во время полового акта». Логично.
Ладно. Убедили. Наносить — так наносить!
Не давая себе времени струсить, я налила немного многострадальной смазки на ладошку, и поднесла к половым губам. Осторожными, гладящими движениями размазала гель по нежной коже, прислушиваясь к собственным прикосновениям, стараясь вызвать те самые, возбуждающие ощущения… Получалось так себе.
Мягкими, ласкающими касаниями я проникла пальцами внутрь, осторожно двигая ими, чувствуя, как проявляется внизу живота обещанное тепло…
Я смыла смазку с рук, чувствуя, как она приятно согревает кожу. Накинула халатик, завязала пояс. Подумала — и выдавила немного смазки себе на ладонь. Растерла.
Хотела было смыть, и попросту взять с собой пузырек, но застеснялась доктора Эдны и Ниты, и оставила все как есть.
Ну, ни пуха тебе, Ли!
Я открыла дверь и вышла из ванной.
Доктор мягко, ободряюще мне улыбнулась, держа в руке шприц с препаратом, и первой вошла в комнату с деликатно прикрытой дверью.
Рэй Харди лежал на кровати — большой, просторной. Назвать ее «двуспальной» было бы существенным преуменьшением.
Доктор быстро и уверенно ввела арду препарат и ушла из комнаты, предварительно напомнив:
— У тебя примерно десять минут. Мы с Нитой ушли, но будем в минутной доступности. Если что — вызывай.
И меня оставили наедине с бессознательным ардом. Через несколько секунд хлопнула и входная дверь.
Я посмотрела на Рэя. Расслабленное тело, вытянутые поверх простыни руки, яркий силикон медицинского браслета на левой, особенно контрастный на смуглой коже…
Острая жалось кольнула в сердце, и я строго приказала себе отмахнуться от нее — с чего бы его жалеть? Он жив, а скоро будет и здоров, и все будет хорошо, а лишняя жалость — она и впрямь, лишняя!
Я аккуратно потянула с него простынку, и откинула ее в сторону. Осторожно опустилась на кровать рядом с ним — почему-то меня не покидало ощущение, что грубое движение может причинить ему… боль, что ли?
Глупости, конечно.
Но этого человека, привыкшего быть сильным, было мучительно жалко сейчас.
За эту неподвижность. За беспомощность — даже передо мной. За отсутствие выбора.