Зачем вспоминать, река Зиль всё выводит на чистую воду, на углу у очистных сооружений и у водопада в Адлисвиле. Но каким-то образом это ощущается так, будто берёшь с полки книгу или суёшь руку за проигрыватель.
С тех пор, как я уронила и разбила бесценный пакет, который стоял на моей территории – на балконном табурете, моей наблюдательной вышке – и ждал отправки в Ленинград, я больше не притрагиваюсь ни к какому пакету с едой. Я больше не интересуюсь его скрытым, ценным содержимым, накопленным, отнимая от себя, как не интересуюсь больше ни джинсами, ни заколками для волос моих подружек. Я сама добываю себе сладости, к тому же Вика научила меня карамелизировать, а у них на кухне был сахар. Скоро я ещё и шить научусь.
Резкие запахи и мясо с кровью на рынке. Продукты, которые стоят больше, чем западные тряпки. Бесконечные дискуссии, где, что, как. Результат: продовольственный пакет, включая салат оливье, в дорожной сумке, родители уже в дверях. Они едут к Константину в Симферополь, в общежитие. Там он изучает немецкий и английский с тех пор, как я хожу в школу с математическим уклоном. Голый, жёстко высказанный, бьющий по желудку страх, что он голодает. Что ещё за голод, почему? Что значит анорексия, может, мы просто просмотрели голодную забастовку. Может, была тоска, к ней тоже надо обладать способностью, иногда вообще больше ничего не хочется.
Западная еда приходила в Крым постепенно, но когда мы оказались на Западе, она удерживала нас вместе как семью и давала культурные костыли – чтоб опереться, а если надо, и отбиться. Еда, этот капитал, который не опишешь и с помощью Бурдьё, – мои родители сопротивлялись ею против того, чтобы быть съеденными; это их срывы, направленные в упорядоченное русло, их систематическое выедание системы в образе рутинно приготовленных супов, торжественные и кальвинистские пельменные заседания, когда мои родители и я по четыре часа кряду, а в последние годы только они двое, готовили про запас эти мясные колобки в лапшевом тесте для особых поводов. Благородно и аутентично, как раньше, иногда с турецкой бараниной. В Берлине Турция придвинулась ближе, содействуя парной работе с чётким разделением ролей между мясом и тестом, что социально производительнее. В конце наполняется целый мешок замороженной любви, которую мы варим по потребности, порционно.
Каждый шаг в этой процедуре закреплён, ход в течение десятилетий по-фордовски образцово подогнан под имеющиеся в Берлине продукты и маленький размер кухни. Пока отец проворачивает через мясорубку два-три разных вида мяса, лук и немножко хлеба, мать готовит тесто, закругляя его в шар ударом от всего сердца. Только ей удаётся угадать консистенцию, формат куружочков и свадебную слипаемость краёв, так что все пельмени выглядят парадно едиными, при варке не разваливаются и исходят соком только там, где положено – во рту.