Севастополь пахнет елями, когда подошвы сами по себе нащупывают орбиту в парке района Панков, а лёгкие тянут голову наверх – к воздуху над необъединимым многообразием города, полного отзвуков, галлюцинаций из зелёных крон, световых бликов, обрывков неба, затишья между напряжениями. Нерушимо упорное знание, что море скрывается за этой стеной кустарника, за домом престарелых, за терракотовой аркой парка.
Вход в Панковский муниципальный парк приводит к выходу воспоминания. Память никогда не входит решительно и не занимает своё место, а стучится смущённо и при этом помято как заспанная, беззаботная берлинка в десять часов утра. Просвечивает насквозь, поддувает. Хочется предложить ей кофе, усадить её, подкрепить силу сердца.
Те ворота из терракоты пахнут интеллигентской воскресной прогулкой, выпирают из позапрошлого века в современность и сигнализируют семейный рай, на грани которого мы прожили несколько лет на крайней улице рабоче-турецкого Веддинга, пока не испарилась надежда на Мы. Кое-что из прежнего – например, безупречно работающая стиральная машина – ещё покоится на Нордбанштрассе; она тщетно уповала на переезд в Скандинавию. Пусть стирает. Кое-что во множестве коробок сползло на юг, а что-то зависло посередине как линии огней на передержанном ночном фотоснимке.
Ликвидация мыслей, механическое изменение стиля к перенесению веса на носочки (чтобы пощадить суставы), испытание руководства по бегу нагугленного сайта о пробежках. Ещё больше приглушения шока при внезапно ощутимом подъёме на горку. Неконтролируемые токи счастья, поля токов, ползучая галька. Не думать, не управлять, наобум, беги, ну же, так, как получится, а получится ровно дорога, которой я бегала раньше, только на сей раз она бежит, после многолетнего отсутствия, более холмисто – и вниз к остановке Эс-бана Борнхольм. Рождество среди лета. Изнеможение в затишье между воротами парка и свободой шутки, дозволенной шуту. Творение. Столько неба над головой, что всё не поместится над широкой берлинской улицей. Гейневские ели, Линденберг-Панков, ржавеющие гэдээровские скульптуры, розовый сад – вы машете мне с полным приветом. И букет ароматов, в который вы солидарно объединились, близок к аромату скал, которые в Чёрном море противостоят прибою и к которым приникает капризное облачко чаек.
Собака без поводка. Лай. Стой. Её мокрая шерсть пахнет речкой Панке, и лапы у неё мокрые. Я кричу хозяину: «Боюсь!» Он не двигается с места и ворчит: «Жизнь – это вам не прогулка на пони и букет цветов». Собака продолжает лаять, я бегу дальше.