Старший урядник Харя, будто оглушенный этим переполохом, сразу как-то сник, не пыжился и не ругался. Построил свой взвод почти молча и повел его через дорогу во двор штаба.
«А красные только раз стрельнули, и то с гор»,- подумал Авдюшка и не удивился этой мысли: сколько раз уж вот так сматывались они и катили в глубь Семиречья. И чем дальше, тем обшарпаннее становилось атаманское войско, тем сильнее тянуло Авдюшку назад, в родные края. Зачем ему этот неведомый Китай и вольная жизнь там, как обещает атаман? Броситься бы красным в ноги и запросить прощения, да странно идти на такое покаяние одному. Тятьку бы встретить… Где он теперь? Не он ли стрелял с гор?..
- Чего, милок, призадумался?- тронув Авдюшку локтем, спросил усатый Лобов.
От него, как всегда, несло сивушным перегаром и едким запахом самосада.
- Думаю вот,- вздохнув, ответил Авдюшка,- сперва на поездах и пароходах отступали, а теперь на телегах…
- Скоро пехом попрем,- угрюмо заметил Лобов.- Не они, конечно,- он кивнул на крыльцо, где стояли атаман и полковник Ярич в окружении штабных офицеров,- а мы, бараны.
Построились полукругом посреди двора, оркестр уныло затрубил гимн «Боже, царя храни». Денщик атамана Мишка приставил лестницу к крыльцу, взобрался по ней и снял с крыши черный стяг с человеческими костями и словами «с нами бог и атаман».
- С божьей помощью охмурили нас!- буркнул Лобов, сплюнул и выругался.
Трещал костер, пожирая бумажную историю атаманской борьбы за «Россию с новым справедливым царем».
- Как лисы, следы заметают. Небось, что ни бумага, то убийство.
- Но вы, дядя, тоже убивали,- вкрадчиво заметил Авдюшка.
- Нет, паря. В германскую убивал, а своих - нет. В белый свет палил. Жалею вот только…
- О чем?
Лобов не ответил, для видимости заинтересовавшись атаманом и его офицерами, которые проходили мимо. Следом денщик Мишка вел в поводу двух оседланных коней. Блеснув белыми зубами, парень бездумно ухмыльнулся:
- Тронулась орда!
И затарахтели брички в степь, застучали по пыльной дороге копыта отдохнувших лошадей. Городок пустел, и прежняя тишина вливалась в него, как покой в измученную душу. Из погребов и потаенных мест выбирались девки и молодые бабы, старики крестились и плевали вслед тяжело оседающим облакам пыли:
- Слава те господи, унесло иродов!
С бурых, опаленных зноем каменистых гор, полукругом охвативших городок, осторожно спускались всадники. Их было двое - разъезд красного партизанского отряда.