— Я боюсь за отца, Амори, — промолвила однажды Адель, когда они оба, стоя у вант, глядели на туманное облачко там, далеко позади, где была Франция, которую им не суждено уже было более увидеть.
— Но ведь он вне всякой опасности.
— Да, отец избегнул жестокости закона, но все же я боюсь, что он не увидит земли обетованной.
— Что вы этим хотите сказать, Адель? Дядя бодр и здоров.
— Ах, Амори, его сердце приросло к улице Св. Мартина, и когда отца вырвали оттуда, то вместе с тем вырвали и смысл его жизни. Париж и его дело были для него всем на свете.
— Но он привыкнет к новой обстановке.
— О, если бы так случилось! Но я боюсь, страшно боюсь, не слишком ли он стар для такой встряски. Он ни звуком не выказывает жалобы. Но по его лицу я замечаю, как поражен он в самое сердце. Целыми часами старик смотрит назад, туда, где осталась милая Франция, и по щекам его катятся тихие слезы. А как он похудел за эту неделю!
Де Катина тоже обратил внимание, что старый гугенот, и прежде не отличавшийся полнотой, просто таял на глазах, превращаясь в скелет, обтянутый кожей. Морщины на его суровом лице углубились, голова старчески поникла. Все же де Катина хотел было ободрить кузину, сказав о возможном благотворном влиянии морского воздуха на здоровье дяди, как вдруг Адель удивленно вскрикнула, указывая на что-то в море. В этот миг, с иссиня-черными волосами, развевающимися на ветру, с легким румянцем на побледневших щеках, с полуоткрытым от волнения пурпуровым ротиком, она была так прекрасна, что, стоя рядом с девушкой, де Катина забыл все на свете, кроме ее очарования и грации.
— Смотрите, — говорила она, — там что-то плывет по морю. Я сейчас видела, на гребне волны…
Де Катина взглянул туда, куда указывала кузина, но ничего не смог разобрать. Ветер по-прежнему дул им в спину, и на море ходили крупные волны, темно-зеленые с белыми гребнями. По временам ветер подхватывал их пенистые вершины и сильным взмахом под рокочущие всплески бросал на палубу. Внезапно на глазах де Катина что-то черное на миг взлетело из глуби вод на вершину пенистого вала, снова низринулось в бездну. Неопределенный предмет был так далеко, что де Катина не мог ничего разглядеть, но более зоркие глаза другого человека успели рассмотреть это нечто.
— Капитан Эфраим! — крикнул Амос Грин. — За бортом лодка.
Моряк из Новой Англии протер стекла подзорной трубы и установил ее на поручни.
— Да, это лодка, — промолвил он, — но пустая. Может быть, ее сорвало с корабля или оттащило от берега. Держите-ка прямо на нее, м-р Томлинсон: мне теперь как раз нужна лодка.