— Вот! — почти вскричал человек за его спиной, — Америка, правда, не накрылась, ну да хрен с ней — меня больше другое печалит. Почему, скажи…те на милость, я потерял работу? Представьте, выперли по сокращению. А почему? Какое может быть сокращение, если экономика на подъеме, и кризис, как вы заливали, не грозит? Не знаете? Ну, тогда еще вопросик, вдогонку. До того, как работу потерять, я вложился в акции одной финансовой компании. По вашей подсказке, не хухры-мухры… вы ее в своей передаче расхваливали. И что? Не давеча как на прошлой неделе те акции обвалились!
О какой именно компании шла речь, Зеленовский не помнил, как не помнит заядлый бабник каждую из своих пассий. Но в душе вынужден был признать: на незаслуженные похвалы в своих обзорах он бывал весьма щедр. При условии ответной щедрости самого объекта похвалы, само собой.
Причем бывало, что похвала, будучи изначально ложной, могла если не сделаться правдой, то хотя бы к правде приблизиться. Если люди верили и покупали ценные бумаги хвалимой компании — в этом случае дела последней и впрямь шли на лад. Но временами этот нехитрый прием не срабатывал, обман оставался не более чем обманом. Как, примеру, в случае с этим бедолагой, упиравшем теперь в спину Зеленовскому холодную твердость металла.
И очень не хотелось на собственной шкуре отведать, что именно этот обманутый вкладчик мог с ним, Леонидом Зеленовским при помощи своего металлического предмета сотворить в отместку. Позарез нужно было решить дело миром. Призвав в помощь свое главное… да что там, чуть ли не единственное оружие. Нет, не мозг, но язык.
— Искренне сочувствую, — осторожно начал Зеленовский, — но все-таки вынужден возразить. То, что произошло с вами — скорее, частность. Если же говорить об общей тенденции…
На последних словах Зеленовский перешел на свой излюбленный тон, с каким обычно вещал перед камерами. Ведь, в конце концов, не так уж важно, исчисляется ли его аудитория миллионами телезрителей или состоит из одного, не вполне адекватного, человека.
И вроде бы тон этот возымел действие. Внутренне обрадовавшись, Зеленовский почувствовал, что давление металла, упиравшегося в его спину, хоть понемногу, но ослабевает.
— …достигнув дна, экономика выходит из рецессии, — продолжал он с воодушевлением.
— Ну-ну, — буркнул, перебивая, человек на заднем сиденье, — а вот я, похоже, скоро наоборот, окажусь на дне. Прямо как в пьесе Горького.
— …растут биржевые показатели, — не смутившись, словно бы не заметил этой реплики Зеленовский, но сам вдруг сбился — подвела память, — на этой… лондонской бирже… э-э-э… российских фишек… голубых.