В тесноте раскрывались наспех перевязанные раны; негде и некому было их перевязать. Люди стонали, ругались, несло запахом свежей крови…
В полумраке костела вырисовывался как-то особо алтарь. Долгое время притиснутые к алтарю не осмеливались взбираться на него. Среди пленных было много фанатиков-католиков. Они со слезами просили сохранять неприкосновенным престол. Бедные, они сохранили уважение и преданность к своему богу в то время, когда против его существования вопили камни на мостовой. Напрасны были их просьбы. Уставшие пленные стали взбираться и на престол и под него.
В одном углу костела солдаты заспорили с офицерами (на первых порах вместе с пленными рядовыми гнали и офицеров). Стали друг-друга обвинять в бездействии, в результате чего явилось наше пленение. Офицеры грозили карами, но им в ответ послышался общий хохот, и они должны были замолкнуть.
Бесконечно долго тянулась ночь. От усталости ныли кости, слипались веки, но вздремнуть можно было только дрисленившись друг к другу. Страстно хотелось утреннего света, свежего воздуха, вольности движений, но до утра ?было еще далеко, далеко. Часы на башне пробили только одиннадцать, двенадцать.,;
Но самое страшное началось потом. Так как двери были заперты на ключ и на двор никого не пускали, то само собой понятно, что в костеле начали и испражняться. Ненормальная жизнь и питание на фронте отразились на состоянии здоровья и у многих началось расстройство желудка-Пошел смрад. Это вызывало протесты и ругань здоровых… Чем меньше оставалось до рассвета, тем невыносимее делался воздух.
Слегка дрожа, горели восковые свечи. Невольно представлялась торжественность, с какой ксендзы в этом же костеле совершали богослужения. Хотелось бы здесь иметь ?одного из них, чтобы он в эту ночь в этом аде кромешной рассказал сказку о жизненной правде божественного умения, на котором зиждется господство буржуазии. Не могло быть сомнений, что здесь, в костеле, в эту ночь его послали бы ко всем чертям даже и те фанатики-верующие, которые еще недавно так ревностно защищали неприкосновенность престола.
С какой величайшей радостью мы приветствовали первые проблески позднего осеннего рассвета в полутемных овальных окнах костела. Утренний рассвет как бы даровал вам жизнь, возвращал прежние силы.
Было уже совсем светло, когда открылись двери костела, и нас стали выпускать на улицу. Хотелось падать на землю, целовать ее,—так бесконечно близка была она и свежий воздух, ее окружающий.
Нас выстроили по четыре человека в ряд и, окруженные густой стеной конвойных, мы пошли по улицам сонного польского городка вперед к неведомым испытаниям. Но о будущем никто и не думал. Все были счастливы, что могут свободно двигаться и впитывать в себя свежий воздух.