Немецкая артиллерия продолжала осыпать нас шрапнельным огнем. Пулеметы работали во - вею. Мы бежали. Вслед за нами продвигалась немецкая колонна. Кругом падали убитые, раненые. Не было уже никого жалко. Не чувствовалось и страха. Как мячи, мы падали на землю, в окопы, поднимались, выползали и бежали дальше.
Наконец, мы опустились в долину. Пули нас уже не задевали. На склоне холма была расположена деревушка., где еще утром стоял наш штаб. Нам надо было добраться до деревни. Что будет дальше, – об этом никто из нас и не думал.
Когда мы стали подниматься но склону холма, немецкая артиллерия перенесла огонь несколько дальше, и нам представилось не особенно трудным добраться до деревни.
В деревне мы нашли только одних раненых. Ноги подкашивались. Было страшно тяжело. Но по общей инерции не хотелось отставать от других, и мы побежали-был о по равнине, которая простиралась за деревней. Но немецкая артиллерия снова открыла но нас такой огонь, что подкашивался каждый, кто только выбегал из деревни на равнину.
Немцы уже входили в деревню, и здравый ум подсказывал, что теперь уже не оставалось ничего, кроме плена. Нас было несколько сот человек. Все мы, как один, стали бросать патроны и винтовки.
Мимо нас понесли раненого. Я с товарищем помог внести его в ближайшую избу. Там никого, кроме нескольких тяжело раневых, не было. .Стали их перевязывать. Для нас всех было ясно, что мы уже находимся в плену.
Артиллерийская канонада продолжалась. В избе звенели стекла оков. На полу, на соломе лежали умирающие от тяжелых ран. Не было ни врачей, ни сестер милосердия, не было н санитаров; кто-то принес этих несчастных в избу и бросил.
Пушечный грохот, трескотня пулеметов смешивались со стонами раненых. Здесь было гораздо хуже, чем на площади под градом пуль и шрапнелей.
Скинули шинели и занялись ранеными. Не успели мы, как следует, перевязать принесенного в избу, как у дверей и окон показались немецкие солдаты и стали кричать что-то на немецком языке. Мы сразу поняли, что они требуют, чтобы мы вышли из избы.
Избегая лишних осложнений, мы вышли все, надеясь, что после того, как мы скажем, что в избе лежат тяжелораненые, мы вместе о ними вернемся туда и захватим шинели.
Наша наивность сейчас же выдала себя. Немцы нас обратно в избу не пустили, они не только не обратили внимания на наши знаки, что в избе раненые, и мы без шинелей, но, закричав на нас, потребовали, чтобы мы подняли вверх руки.
Начались обыски. Отбирали часы, кольца, заставляли обмениваться сапогами. Признаться, нам в России много рассказывали про немецкие жестокости, но такое поведение культурных немцев нас поразило. Но после выяснилось, что это только были относительные грубость и насилие. Война сделала зверьми всех, как культурных, так и некультурных. Все народы Находились под тяжелой пятой империализма и теряли свой облик.