Захар сплюнул, подумал, убрал винтовку, достал из-за пазухи флягу производства местных мастеров (не чета легкой алюминиевой) и выпил теплой водички. Не его дело судачить. Тот, который на переговоры ездил, из купцов, все народ подбивает идти к миланцам договариваться, сдаваться. Баронессу и дружину, мол, выпустят, а город не тронут! Тьфу! За такие разговоры в батальоне Боря Войтман быстро бы к стенке пригласил. А тут этого хрыча даже слушают, никто в глаза ханыжные не плюнет. Боятся!
Захар покачал головой. Он не будет сдаваться! Если чего, с баронессой к замку уйдет, «Суоми» дорожку себе проложит. Красноармеец любовно погладил ребристый магазин висевшего за плечом автомата. Ничего, товарищ, патронов и врагов на наш век хватит. А там, глядишь, Костя и Улугбек к тем засранцам, что всю эту канитель заварили, приведут. Тогда уж и грянет наше грозное «Ура!». Захар пригрелся на июньском солнышке, глаза, налившиеся кровью от недосыпа последних дней, сами собой прикрылись. Перед лицом вспыхивали и гасли такие родные картинки: родная избушка, дед, режущий из чурки забавного бабая, фактория, школа красноармейца, зал клуба с танцами для доблестных солдат Красной Армии, полная кружка трофейного коньяка и снова родной лес: ели, кедры, кусты малины у забора. Захар медленно погружался в глубокий сон, но делал это так аккуратно, что приставленные для сопровождения важного гостя (да и заметной фигуры в обороне города) дружинники баронессы даже не заметили, как человек, которого они должны охранять, мирно прикорнул у бойницы замковой стены, по-прежнему высунув в щель ствол винтовки. Снились бойцу только самые приятные сны.
6
– Эй, красавчик, не хочешь развлечься? – Задававшая вопрос проститутка больше походила на заново оштукатуренную стену: одутловатое лицо с толстым слоем белил, наведенные глаза, грязная рубаха в дырках, засаленная юбка. На такую только совсем пьяный грузчик может позариться, да моряк, не видавший женского пола года два. Костя молча прошел мимо, и внимание жрицы любви переключилось на следующего прохожего. Узкая улочка, вонючая от кучек нечистот по краям, не могла вместить всех пешеходов. Малышев, выдерживая тычки и следя за сохранностью кошеля, перепрыгивал через отходы жизнедеятельности большого города и по привычке, полученной еще в московском метро, лавировал между спинами аборигенов.
Милан своими видами отнюдь не поражал. Малышев ждал чего-то большего от этого города, помнившего и времена великого Рима, и цезарей. От этих периодов истории теперь остались только брусчатка дорог, загаженная донельзя конскими испражнениями, да встречавшиеся время от времени дома и палаццо старой постройки. Впрочем, такие раритеты были только в центре, а Малышев шел в другом направлении, в квартал железных дел мастеров. С утра, еще до того, как войти в пределы городской черты, русич прикупил молодую резвую трехлетнюю кобылку у франкского торговца, державшего у ворот Милана конюшню. К лошади также приобрел седло, уздечку и попону. Из Милана, возможно, придется улепетывать быстро, и делать это пешком совсем не хотелось.