Я умолкаю на несколько секунд и, собравшись с мыслями, успокаиваю дыхание. Опустив руку в карман, прижимаю подушечку указательного пальца к ногтю большого, поглаживаю, как учил Док.
— Носильный крест, вероятней всего — женский, византийская школа. Приблизительно, конец одиннадцатого — начало двенадцатого века, может, чуть больше середины. Работа неканоническая, эксклюзив. Сделано, явно на заказ, возможно, редкий неизвестный сплав, техника — литьё. На сто процентов не уверена, но, похоже, — в единственном или очень небольшом количестве экземпляров, явных аналогов в каталогах нет.
Потом гравировка. Платину и золотую аппликацию обрабатывали разными резцами. Заметно влияние восточнославянских мастеров, но, боюсь, что подтверждения не предоставлю: просто шестое чувство. Очень сомневаюсь, что смогу совершенно точно определить состав припоя. Мелкая россыпь — алмазы, а в середине, похоже, был рубин.
— Изумруд — подаёт голос парень. Я и забыла про него, мысленно поглаживая уже не ноготь, а тонкий, благородной простоты, но, одновременно, и прихотливый узор, сбитый в центре креста глубокой царапиной наискосок.
— Это был изумруд. Его вырвало осколком. Сейчас…
Из внутреннего кармана куртки медленно достаётся обшарпанный спичечный коробок, в котором шуршит мятый до ветхости газетный свёрток. Я сжимаю свою релаксирующую в кармане руку в кулак. У Льва Борисыча брови начинают ползти вверх от изумления. Я выбираю момент, чтобы переступив, встать в пол — оборота к мастерской и смотрю на Ашота, который сидит ко мне спиной. Его вид, обычно, вызывает во мне спокойствие и чувство примирения с житейской суетой.
Витька глядит со своего места серьезно и заинтересованно всего несколько мгновений и отвлекается к печке, «прозвонившей» конец заданного режима.
— Позвольте, но это не может… — озадаченно бормочет шеф и привычным жестом, говорящем о некоторой растерянности, захватывает подбородок «в щепоть»: Минуточку!
Он спешит в мастерскую за своим «диагност — кейсом» — старым потрёпанным чемоданчиком со склянками, лупами, точнейшими допотопными весами и набором столь же древних пробных резцов.
А я и так знаю что это изумруд. Небольшой, около полутора каратов, очень необычной формы и окраски, вернее сказать — невозможной. Когда у нас хотят похвалить чистоту камня, то говорят «прозрачность алмаза» или «прозрачность изумруда». У этого камня, бледно — зелёного, желтоватого, голубоватого, центральная часть гораздо темнее краёв. На кресте он, наверное, смотрелся как глаз. Овально — продолговатый, заострённый к краям зелёный глаз в обрамлении трёх алмазных слёзок.