Белесая кинулась к двери, которая уже трещала от ударов снаружи, но я её не тронула. Пнула несколько раз Козу под дых, а Чёрную простучала лбом в стену и она перестала сопротивляться. Я ненавидела этот ухоженный узкий туалет, его кафельные стены, чистенькое зеркало, кусочек мыла на окровавленном полу… Я не люблю крови… кровь должна греть тело, а не пачкать пол.
— Зачем? — Я подняла голову Рыжей, схватив за мягкие, совсем не рыжие на ощупь волосы. — Зачем это надо, кому?
Она, зажимая разбитый нос левой рукой, другой попыталась расцарапать мне лицо, но попала в плечо и выдрав клок волос у виска, впилась ногтями в платье и в кожу. Я саданула ей коленкой в бок и подтянула к унитазу, несколько раз успела окунуть лицом в воду, когда Дан схватил меня в охапку и оттащил назад. Ещё несколько минут я, очень плохо соображая, билась в его руках, пытаясь плюнуть в красную физиономию Совки.
Потом у меня заболело сразу всё тело и я успела отметить в зеркале своё лицо — бледное до синевы, с горящими глазами и растрёпанными волосами. Остальное тоже было «не в порядке» — оторванный рукав и исцарапанное до крови плечо, клочья колготок, свисающие с ободранных ног, которые еле-еле прикрывали остатки подола.
Так же нельзя! Господи! На что же я похожа? Леди так себя не ведут. У леди не бывает таких ног. И таких лиц — тоже. Да, была леди, и вся вышла… Да что же я… Спокойствие, вот только спокойствие… Не смешно! Больно! Снова рёбра… И как же это больно…
Окончательно я пришла в себя в кабинете Артура, на диване. Дан осторожно поглаживал меня по руке и прижимал к моему левому виску салфетку со льдом. Перепуганная Маринка, стиснув на груди мою гривну, собиралась снова плакать. Сбоку от телефона подошёл Артур.
— Тина, ты как? Сейчас будет врач.
— Убила? — Голос был сухой, царапающий гортань.
— Что? Ты не поднимайся, не двигайся. У тебя может быть сотрясение.
Напугал! Мои сотрясения можно в Книгу Гиннеса записывать.
— Я её убила?
— Нет, нет, что ты! Все живы… Ну и отделала же ты их, Тина! Не ожидал, честное слово, не ожидал. Да ты у нас…
Кроме изумления у него в лице есть ещё что-то неуловимое, интерес, что ли, который мне не нравится и я оглядываю себя.
Всё в порядке, прикрыли. Одеяльце, правда, сомнительной свежести, зато беспорядок в одежде не виден, всё как надо. А прочее…
Я медленно вытягиваю руки, распрямляю ноги и шевелю всеми пальцами. Сломанных нет, только на руках ободраны костяшки. А рёбра всё-таки треснули, потому что дышать больно.
— Не надо мне никакого врача. Я хочу домой — отталкивая от себя стакан с водой, заявляю я.