Полумертвые от усталости, девицы были уже ничему не рады, ни приветливым огонькам окон, ни запахам жаркого и бульона, несущимся с замковой кухни.
Жанну сняли с седла сильные руки Жерара и она с облегчением поняла, что одиночество ее закончилось.
– Как мне было плохо без тебя, Жерар, – жалобно призналась она. – Как плохо…
– Теперь я с Вами… – шепнул Жерар.
* * *
Жаккетта, очутившись на земле, топнула ее ногой, словно проверяя на прочность, и с сомнением оглядела гостиницу.
– Тут мы в точно безопасности? А как оклемается Волчье Солнышко, да опять своих собак по нашему следу пустит?
– При тех повреждениях головы и тела, что он получил, это вряд ли! – отозвался рыжий.
Он спрыгнул с коня и с наслаждением, до хруста в костях, потянулся.
– Эх, хорошо–то как! Ну что, маленькая, поняла, кто из нас выше?
– А вот что–то не пойму… – сказала, подозрительно на него глядя, Жаккетта. – Ты–то почему как огурчик? Ни царапины… Как такое может быть?
– Ты что, не разглядела, как бой шел? – удивился рыжий.
– Нет. Я с закрытыми глазами сидела.
– Ну вот, а ради чего я высказывал чудеса героизма? – возмутился рыжий. – Vixere fortes ante Agamemnona multi, sed omnes illacrimabiles urgentur ignotique longa nocte!
– Чего?
– А того, моя маленькая, что жили храбрецы и до Агамемнона, но все они, никому не ведомые и никем не оплаканные, скрыты от нас в непроглядном мраке забвения. Вот и сражайся ради прекрасных глаз, сил не жалей! А ты ничего и не видела!
– Очень интересно мне смотреть было, как он тебя в лепешку сомнет! – заявила Жаккетта.
– Обижаешь, маленькая. Ваш любезный гаремовладелец, конечно, опытный противник, но он слишком высоко ценит себя и слишком низко других людей. А это уже слабость. Я ведь большую часть своей жизни тоже не гладью вышивал. Кстати о глади… Госпожа Жанна!
Жанна, тихо разговаривающая с Жераром, недовольно посмотрела на рыжего:
– Я Вас слушаю.
– Но после сегодняшнего турнира я могу рассчитывать на то, что Вы вышьете мне персональное житие святого Иоанна? «Святой Иоанн бьется на турнире за прекрасных дам и торжество справедливости»?
Жанна отрицательно покачала головой.
– И не надейтесь! Далась же Вам эта моя икона! Да после нее меня тошнит, как только я иголку с ниткой увижу.
– Вот так, по Вашей милости, я и не останусь в веках подобно тем бедолагам, что были до Агамемнона, и никому не ведомые, скрылись от нас в непроглядном мраке забвения… – заявил рыжий. – Вот уж не везет, так не везет!
– А почему мы стоим во дворе? – вдруг спросила Жаккетта. – Ночь на улице.
– Потому что нам хорошо! – мудро сказал рыжий. – Прекрасная госпожа Хабль аль–Лулу, окажите мне честь вступить вместе с Вами под своды этого роскошного дома!