Дело в том, что каждая живая клетка отлично знает, что именно ей в данный момент вредно, а что полезно, что она может принять и использовать, а что отторгнуть. Конечно, клетку можно и «обмануть»: отравить ядом сильнейшей концентрации, разрушить химически или физически, но в нормальном состоянии она вполне успешно справляется со всевозможными напастями и покушениями на ее жизнь — если врагов не слишком много или они недостаточно сильны. И поскольку в растениях почти никогда — за редчайшими исключениями — не содержится токсичных веществ в больших концентрациях или большой разрушительной силы, любая клетка из пробегающих мимо нее растворенных в крови и межклеточной жидкости биогенных растительных соединений отбирает то, которое ей нужно, и отталкивает или, если они как-то обманом проникли в цитоплазму, изолирует и выводит наружу любое ненужное, вредное, ядовитое вещество.
К сожалению, мы привыкли не доверять нашему организму. И когда больные или заболевающие клетки нашего тела сообщают, что им требуется в данный момент, мы не слышим их. А если бы даже услышали, то вряд ли поняли. А вот заболевшее животное, даже домашняя избалованная собачка, безошибочно отыщет в лесу, на лугу или в поле необходимую травку. По-видимому, дело тут вовсе не в неком инстинкте, как полагали раньше, — больные клетки откликаются на запах, который источают требующиеся ей биогенные соединения.
Люди в большинстве своем утратили это звериное свойство. Однако кое у кого оно еще сохранилось.
…С детства и до сего дня мне не дает покоя удивительный случай. Отец моей подруги тяжело заболел. Он долго лежал в больнице, потом врачи сказали его жене, чтобы она забрала его домой, поскольку все — рентгеновские снимки, биологические и биохимические анализы — совершенно ясно показывали: рак желудка. Дядя Миша вышел из больницы худой — скелет, а не человек, еле взобрался с помощью жены по трем ступенькам на крыльцо. Есть ничего не мог, его жестоко рвало кровью. Мы с ужасом глядели на него и не знали, чем помочь. Поэтому, когда неделю спустя он попросил набрать ему пижмы, мы с радостью бросились на ближайший пустырь и принесли громадные букеты. Он заваривал пижму и пил настой. Пил не так, как рекомендуется во всевозможной медицинской литературе и записях народных снадобий, — по столовой ложке. Нет, он настаивал сразу четырехлитровую стеклянную банку и стаканами опорожнял ее за день. Я, дочь потомственных врачей, уже тогда знала о сильных ядовитых свойствах пижмы и не могла спокойно смотреть на это смертоубийство. Родители мои тоже протестовали и убеждали дядю Мишу не пить такой ядовитый напиток стаканами и банками, но он только отмахивался. Дядя Миша поправился. Было это более тридцати лет назад, он жив до сих пор, бодр и практически здоров.