Глава XV. Начало легенды об Иисусе. — Собственное его представление о своей сверхъестественной роли
Иисус возвратился в Галилею окончательно отрешившимся от своих еврейских верований и в ярко революционном настроении. С этого времени его идеи начали формулироваться с полной отчетливостью. Невинные афоризмы первого пророческого периода его жизни, частью заимствованные у его предшественников, прекрасные проповеди нравственности второго периода теперь переходят в решительную политику. Закон будет отменен, и именно он отменит его. Мессия явился, и именно он этот Мессия. Царство Божие скоро объявится, и именно он его объявит. Он знает, что падет жертвой своей смелости, но царство Божие не может быть завоевано без насилия; оно водворится путем катастроф и раздоров. Но после своей смерти Сын человеческий возвратится в славе в сопровождении легионов ангелов, и те, кто его отвергал, будут посрамлены.
Смелость такой идеи не должна нас удивлять. Иисус уже задолго до этого чувствовал себя по отношению к Богу, как сын по отношению к отцу. То, что у всякого другого показалось бы невыносимой горделивостью, у него не может быть рассматриваемо с этой точки зрения.
Титул «сын Давида» был первый, который он принял, причем, вероятно, он вовсе не участвовал в невинных подтасовках, сделанных в подтверждение его прав на это наименование. По-видимому, род Давида в то время давно уже пресекся; ни Хасмонеи, ни Ирод, ни римляне ни на минуту не подозревали, что где-нибудь по соседству с ними может скрываться кто-либо из представителей древней династии. Но с прекращением династии Хасмонеев мечта о неведомом потомке древних царей постоянно кружила все головы. Общим верованием было, что Мессия будет сыном Давидовым и, подобно ему, родится в Вифлееме. Но не такова была первоначальная мысль Иисуса. Его небесное царство не имело ничего общего с воспоминанием о Давиде, которым были заняты иудейские умы. Он воображал себя сыном Божиим, а не сыном Давида. Его царство и освобождение, о котором он помышлял, были совершенно иного порядка. Но в этом отношении общее мнение произвело на него давление. Необходимым следствием первой посылки, что «Иисус есть Мессия», является вторая посылка, что «Иисус сын Давида». Он позволял называть себя этим именем, ибо без него не мог надеяться на какой бы то ни было успех. По-видимому, кончилось тем, что это стало ему нравиться, ибо он охотнее совершал чудеса, когда, обращаясь к нему, ему давали это имя. В этом, как и во многих других обстоятельствах своей жизни, Иисус уступал общераспространенным идеям своей эпохи, хотя и не вполне разделял их. К своему догмату о царстве Божием он прибавлял все, что подогревало сердца и воображение. Мы видели, что таким образом он принял крещение Иоанна, которое, однако, в его глазах не должно было иметь особенно важного значения.