— Откуда я знать, кто лидера у них? — искренне удивился ценный агент. — Они всегда толпа митинг ходят, кричать любят. Кто главный не знать моя
М-да, прокол мой. Откуда мне знать их фамилии через столько лет? Я их слышал может быть пару раз, и не интересовался ими вообще. Нафиг они мне сдались. Смутно помню, что один директором автобазы был, а второй известный далышский поэт и диссидент. Он потом при Алиеве еще десять лет в тюрьме просидел "за сепаратизм", затем его кое-как выпустили в Германию по требованию международных правозащитных организаций. Лично Меркель за него просила. Легендарный дядька, все здоровье в тюрьме оставил, чуть не ослеп, но так и не сдался.
Вот он мне и нужен, такой не продаст и не предаст, и стучать не будет, с органами сотрудничать не станет ни при каких обстоятельствах — проверено жизнью. Кстати, он сейчас наверное молодой и здоровый еще. И на свободе, газету издает. Ту самую кстати. Странно как-то.
Сообщаю приметы нужных мне людей, и Агаев легко опознает обоих. Город очень маленький — все друг друга знают в лицо, и кто где живет — тоже.
— Нарисуй схему проезда заодно, прямо там же в донесении. Кстати, оперативный псевдоним тебе нужен. Будешь Синусом. Так и подписывай. Незачем настоящее имя светить.
— Почему синус сразу? Это болезнь такой неприличный?
— Нет это из тригонометрии. Чтобы никто не догадался.
Судя по обиженному выражению лица, агент заподозрил, что тригонометрия — это тоже болезнь. Еще более неприличная, чем синус.
— Морозов, ком сюды до пану полицаю, — переход сержанта Сидоренко на немецкую мову меня сразу насторожил, да и выражение лица у непосредственного начальника не предвещало ничего хорошего.
Вроде бы явных залетов нет, народ на стадионе усердно тренируется, наш подопечный жиртрест уже три с половиной раза подтягивается. Не чувствую за собой явных косяков, но как-то неспокойно на душе, очень уж резкая перемена сегодня с утра. Обычно веселый и добродушный сержант молчит и как-то странно просматривает на меня, оценивающе, словно на органы продать хочет. Шутка, не продают здесь почки с живых людей еще.
— Скажи-ка боец, не знаешь, есть в вашем призыве кого-то с фамилией Пассажиров?
Ни фига себе заход, прямо в лоб и с козырей? Лихорадочно перебираю в памяти, где и когда я мог облажаться, и причем здесь Пассажир? Сидоренко его не может не знать, они вместе год уже служат, в одной автороте. Что за нелепый вопрос, и причем здесь мой призыв, если тот на год раньше призвался? Ничего не понимаю.
— Среди наших такого точно нет, может среди дагестанцев поспрашивать? — прикинулся типичным валенком, согласно главному принципу солдатского существования — никогда ни в чем не признавайся.