И Колька пошел. И я видел, как ему сверлили зуб здоровенным сверлом, и понимал, что все это вижу во сне. Но во сне я все-таки знал, что лечат мой зуб. Будто сверлится он у Кольки, а залечивается у меня.
И докторша говорит мне, а не Кольке:
— Теперь можешь сплюнуть.
И я сплюнул, только уже не во сне. И между прочим, на подушку.
В нашем доме, на другой половине, живет ветеринар, Павел Григорьевич. Он специалист по лошадям и коровам. Но в людях тоже разбирается. Я его спросил про свои сны.
— А бывает, что ты во сне падаешь? — говорит он.
— Бывает, — отвечаю, — только до земли не долетаю, всегда раньше просыпаюсь.
— А что убегаешь, бывает?
— Бывает.
— Тогда так, — говорит Пал Григорьич. — То, что ты падаешь, значит — ты человек нормальный. Во сне все, бывает, падают. И я тоже. Это у нас от древности осталось, когда люди еще жили на деревьях. Боялись они упасть, думали об этом, вот и до сих пор нам это снится. Что ты убегаешь — тоже естественно. Врешь, наверное, много, хулиганишь, безобразничаешь. Вот и бегаешь от всех во сне за то, что наяву натворил. Но вообще-то — плюнь ты на эти сны. Нечего голову себе забивать. Я и сам толком не знаю, что они означают. Когда я учился в техникуме, еще до войны, считалось, что нормальный сон должен быть без сновидений. Теперь, наоборот, пишут, что для нервной системы сновидения необходимы. Давай подождем, может, года через три сны опять отменят. Тогда снова будем разбираться.
Так ничего мне Пал Григорьич и не объяснил. Только я точно знаю, что никому из моих знакомых такие сны, как кино, не снятся.
И еще вот что у меня плохо — думаю много.
Сижу на уроке, про сны думаю и не заметил, как Мария Михайловна на меня нацелилась.
— Мурашов, о чем ты задумался?
Колька мне локтем под бок. Я вскочил.
— Чего?
Ребята гогочут, как гуси.
— О чем думаешь, Мурашов?
Я молчу.
— Садись. И слушай, пожалуйста, повнимательней. Осталось вам терпеть недолго, чуть больше месяца.
Я сел.
И опять стал думать.
Думал о Марии Михайловне. Она тетка хорошая. Только очень старая. Ей лет двести, наверное. Но матери она на меня не пожалуется, потому что ей до нашего дома не дойти. То есть она дойдет, конечно, но просто не пойдет. Так что мопед мне все-таки светит.
— Мурашов.
Я снова встаю. Даже злость на себя берет. Почему я не могу не думать?!