Тарих-и Салими (Салимбек) - страница 100
карван-баши и любезно [сказал]: «Как мы ответим на эти письма?» Карван-баши ответил: «Наше ответное письмо я бы изложил так: «Вот уже более пятидесяти лет, как мы с Российским государством заключили договор о дружбе и до сего времени нами он не был нарушен. Вы поступили так, что волей-неволей мы для самозащиты оказали вам сопротивление. Если вы хотите заключить мир опять на прежних основах, то будем укреплять узы дружественных отношений». Его величество одобрил слова [Абдуррауфа] и счел целесообразным так написать [ответное] письмо. Я встал со своего места и спросил [эмира]: «Такой ответ с извинением для нас обида. В чем мы зависим от большевиков, чтобы у них просить извинения?». Его величество ради здесь присутствующих /157б/ ничего мне не ответил, так как главный казий и раис тоже были единогласными со словами караван-баши. Мы вышли [из приемной эмира] и зашли в удайчи-хана, которая с самого начала военных действий была местом ежедневного пребывания до десяти часов вечера упомянутых трех-четырех человек. Исходя из сказанного, караван-баши, составил ответное письмо. Оно было скреплено печатями главного /175/ казия и раиса и отправлено к вазарат-панаху Усман-бек бию парваначи, чтобы и он скрепил его своей печатью. Упомянутый кошбеги явился к нам и сказал: «Я скреплю своей печатью это письмо, но не советую посылать письма, потому что на такие письма нет надобности отвечать». Одобрив его слова, я, придя, ответное письмо задержал. Все мы разошлись по своим домам. На следующий день, мы, как обычно, взяв пушки, вместе с солдатами и нукерами, находившимися у [чарбага] Ширбудун и муллами — сторонниками священной войны, а также многочисленными подданными, положившись на [милость] Аллаха, направились в Каган. Прибежище власти [Абдассаттар-бек бий дадхо] топчи-баши и Хаджикул-бек бий, перекатив пушки с северной стороны на южную сторону станции [Каган], стали стрелять по неприятелю. Мы открыли огонь со стороны Старого Кагана из четырех пушек, окружив врага с трех сторон. Большевики увидели, что дело удалилось от примирения. Целый день они, пробравшись на нашу сторону Кагана, ни на минуту не переставая, вели огонь из имевшихся у них пушек и пулеметов. Пушечные снаряды и [пули] пулеметов и винтовок падали на нас градом и пролетали над нами. Мы тоже, не переставая, вели огонь из /158а/ пушек. У Хаджикул-бек бия снаряды для пушек кончились, и он присоединился к нам. Он находился возле пушек. Вдруг ему в живот попала и вышла сбоку пуля пулемета. Он упал с лошади. Двух-трех артиллеристов также настигнули пули пулемета и [тяжело] ранили. Так мы до часа предвечернего намаза вели бой, а потом увезли пушки обратно в город [Бухару]. Тюркские шейхи говорят: «Йау тилини йау билмас» — «Враг не знает языка своего врага», что соответствовало поступкам большевиков. Вечером они собрали свои пожитки, в полночь погрузились в вагоны и уехали в /176/ сторону Куюк-Мазара и Кызыл-типпа. Они покинули станцию Каган. Из девяносто двух упомянутых арестованных они вывели и растреляли шестерых мулл и нескольких других лиц, а остальных оставили [в Кагане] в заключении. На следующий день, в воскресенье, мы побывали [в Арке], а затем, как обычно, забрали пушки и собирались направиться в Каган. Тут от Хайдар-ходжи и Введенского получили известие о бегстве и отступлении большевиков и джадидов.