– Да, конечно! – усомнился Василий.– Меня она точно валила намеренно. Просидишь всю ночь с конспектами, учебниками, приходишь, а она два-три предложения послушает и так высокомерно объявляет: на пересдачу. Не знаю, как я её не обматерил ни разу.
– Ну, так потому и не материл, что, небось, знал – она права, – сказала Лида. – Так, слушать бум или не бум? Или я передам слово нашим мальчикам!
– Слушаем! – выкрикнул Вениамин. – Начинай.
– Так я уже начала, но вы налетели с расспросами!
– Всё-всё-всё! – сказал Веня. – Говори.
– В общем, сразу после института я уехала к родителям. Вернее, к отцу. Мама у меня тяжело болела, она так мечтала увидеть мой диплом, но так и не дождалась.
– Наши соболезнования, Лид, – раздались голоса, кто-то спросил: – а что с ней было?
– Рак лёгких, – печально ответила Лида. – А тут дед, папин отец, слёг. Не бросишь же их одних, осталась ухаживать за дедом. Отец попросил не оставлять его, мол, нужно до пенсии доработать, а то с голоду помрём. На дедову пенсию не проживёшь – на памперсы не хватит. В общем, устроилась я администратором в «Учебно-методический центр», считай, повезло. С утра встаю, кормлю деда, мою, убираю, и – на работу. Вечером всё то же самое. Вот когда я поняла истинный смысл раздумий молодого повесы из «Онегина»:
Но, боже мой, какая скука
С больным сидеть и день и ночь,
Не отходя ни шагу прочь!
Какое низкое коварство
Полуживого забавлять,
Ему подушки поправлять,
Печально подносить лекарство,
Вздыхать и думать про себя:
Когда же черт возьмет тебя!
– Да, не позавидуешь! – покачала головой Галина.
– Уставала я от всего этого ужасно. В прямом смысле слова валилась с ног.
– А отец, в смысле, его сын, не помогал? – удивлённо спросил Василий.
– Как же не помогал? Я на работе, папа с дедом, я возвращаюсь, отец уходит на работу. У него там как-то можно было работать с большими перерывами, домой обычно возвращался за полночь. И вот так продолжалось больше года, честное слово, я думала, с ума сойду.
«Сказать правду, может быть, всё это продолжалось бы и по сей день. Матвей Лазаревич, слаб был на ноги да руки, а голова работала – дай бог каждому. Смерть свою он приблизил сам. Господи, если бы вы знали, кто сидит рядом с вами, бежали бы вы от меня, как чёрт от ладана. Вот что случилось: однажды вечером, дождавшись, когда сын его, то есть мой папа, уйдёт на работу, дед Мотя раскрыл мне тайну. Оказывается в огромной иконе, висевшей в углу его комнаты, есть двойное дно, там хранится крупная сумма денег. Никто об этих деньгах не знал – ни мама, ни папа. Дед объяснил мне, как аккуратно открыть заднюю крышку; если бы не знала, пришлось бы ломать с помощью гвоздодёра или топора. Но там была такая малюсенькая, вроде спички, совершенно незаметная планочка. Её вытаскиваешь, и крышка легко открывается. Пока дед жил, я не решалась туда проникнуть, опасаясь, что он проснётся и закатит скандал. Он ведь взял с меня слово, что я могу открыть икону только после его смерти. Долго я думала над своим… поступком… да что там, лукавить, над своим преступлением, и наконец, решилась. Выбрав момент, когда дед спал на спине, я накрыло ему лицо подушкой, руками, ногами он уже ничего не мог сделать, я прямо почувствовала, как он кончился. И вы знаете, до сих пор поражаюсь, страха не было, не было совсем. Наверное, в прошлой жизни я работала палачом.