– Нет, – произносит он, подражая моему тону, и смеется.
Я тоже не могу удержаться от смеха. Порой я воспринимаю себя чуточку серьезнее, чем нужно. Он подхватывает ложкой кофейную пену и съедает ее.
– Ты говоришь, это просто слова на бумаге, но ты должна признать, что все эти люди что-то чувствуют.
Я киваю:
– Нечто временное и совершенно не поддающееся измерению. Людям просто хочется верить. Иначе им пришлось бы признать, что жизнь – это просто случайная последовательность хороших и плохих событий, которые происходят с тобой до самой смерти.
– И тебе нравится думать, что у жизни нет смысла?
– А какие у меня варианты? Такова жизнь.
Он съедает еще одну ложку пены и снова смеется.
– Так, значит, никакого рока, никакой судьбы, предназначения?
– Я же не настолько наивна, – отвечаю я, довольная собой больше, чем следовало бы.
Он ослабляет галстук и отклоняется назад на стуле, балансируя на двух ножках. Прядь волос выбивается из его хвостика, и он заправляет ее за ухо. Мой цинизм вовсе не отталкивает его – напротив, ему вполне комфортно. Он как будто даже повеселел.
– Едва ли я встречал кого-нибудь, кто столь же мило заблуждается, – произносит он так, словно считает меня диковинным предметом.
– И ты находишь это привлекательным? – спрашиваю я.
– Это любопытно, – отвечает он.
Я окидываю взглядом зал. Посетителей стало больше, а я и не заметила. Люди выстроились в очередь у барной стойки в ожидании своих заказов. Из колонок доносится песня Yellow Ledbetter группы Pearl Jam – еще одного моего любимого коллектива девяностых, играющего гранж-рок. Я ничего не могу с собой поделать. Я должна закрыть глаза, чтобы послушать, как Эдди Веддер неразборчиво поет припев.
Когда я снова их открываю, Даниэль непрерывно смотрит на меня. Он подается вперед, и его стул снова встает на четыре ножки.
– А что, если я скажу, что сумею влюбить тебя в себя научным методом?
– Это будет смешно, – только и отвечаю я.