Илья Ильф и Евгений Петров (Галанов) - страница 91

Мы так никогда и не узнаем, какую же карьеру собирался сделать в советских условиях герой их ненаписанного романа. Но, судя по фельетонам Ильфа и Петрова, регулярно появлявшимся в «Правде» и на страницах «Литературной газеты», можем представить, каким был бы этот новый герой. Живописные ловкачи из породы Бендеров их больше не занимали. Героями фельетонов стали дельцы иного склада — угрюмые чиновники, бюрократы, черствые ханжи с каменно-бездушными ухватками Корейко, спекулянты-блатмейстеры. Как мы помним, Остап не любил протягивать лапу в госучреждения и предпочитал держаться в стороне от советской власти. А эти тем и опасны, что, принимая обличье советских служащих, работали в советских учреждениях и свои делопроизводительские окрики пытались выдать чуть ли не за советский стиль отношения к людям. Жульнической натуре Остапа был, по крайней мере, свойствен прирожденный юмор. А какое веселье могло доставлять общество Корейко? Что в нем сохранилось живого? Ильф сделал однажды запись про человека, после которого в комнате оставался один лишь азот. О персонажах «правдинских» фельетонов можно сказать то же самое. В их присутствии трудно было дышать. Таким подлецам пощечины причитались увесистые. И у нас нет оснований предполагать, что в романе рука сатириков могла ослабеть. Ведь на его страницы «просился» не просто подлец, а подлец «с масштабом», который в капиталистическом мире был бы банкиром.

Правда, в новых рассказах и фельетонах Ильфа и Петрова как будто не происходило ничего необыкновенного — ни погони за бриллиантами, ни прогулок прозрачного регистратора по улицам фантастического Пищеслава, ни баснословных передряг, в которые то и дело ввергались глупые колоколамцы. Из ежедневной редакционной почты «Правды» писатели выбирали простые житейские факты. На общем фоне поразительных успехов нашей страны во всех областях промышленности, сельского хозяйства, культуры не велик был урон от таких мелочей, как криво сшитые платья пугающих фасонов, безобразная и дорогостоящая мебель, уродующая новое жилье, халтурная книжка для малышей, дурно приготовленный обед в рабочей столовой. Но в действительности они причиняли массу огорчений и неудобств. Из-за того, что темой сатириков теперь часто оказывались разные бытовые неурядицы и досадные мелочи жизни, «правдинские» фельетоны Ильфа и Петрова не становились менее занимательными или менее острыми, а их герои менее опасными, чем Бендер или Воробьянинов. Напротив, в чем-то они оказывались куда опасней.

Михаил Кольцов, в 30-е годы много писавший на бытовые темы, в одном из своих фельетонов заметил, что такие мелочи, как починка сапог, не пустой, а важный рабочий вопрос. «А рабочий — значит партийный». Ильф и Петров на этот счет были того же мнения. Пройдя школу работы с читательским письмом в «Гудке», они-то хорошо знали, что так называемые пустяки, соединяясь вместе и дополняя друг друга, могут вырастать в отталкивающие, неприглядные явления и в тех случаях, когда за бытовыми неурядицами проглядывает всего лишь ординарная глупость и бестолковость, и когда действуют причины посерьезнее — бюрократическая косность, ханжество и рутина. Однако колючие и зубастые рабкоровские заметки, выправленные Ильфом и Петровым для четвертой полосы «Гудка», редко метили дальше обличения конкретных фактов злоупотреблений и конкретных виновников зла. Грозное требование «Под суд!» здесь напрашивалось само собой. В фельетонах для «Правды» сатирикам как будто и не так уж было важно назвать по имени и фамилии бюрократа. Им важно было обличить бюрократизм, как явление вредное, несовместимое с этикой и моралью социалистического общежития. Не случайно герои таких фельетонов, по замечанию критика Е. Добина («Звезда», 1938, № 12), часто были лишены паспорта, индивидуальной характеристики и вместо личных имен получали общественные клички: «Человек с гусем», «Костяная нога» и т. д. Это символы рвачества, блата, равнодушия, хотя и теперь сатирики не могли отказать себе в маленьком удовольствии схватить за шиворот конкретных виновников зла. Но, осуждая черствость, беспардонность, неуважительное отношение к советским людям, Ильф и Петров по-прежнему подчеркивали, что уважение или неуважение к человеку начинается с самого малого, с повседневного, например с заколоченных изнутри парадных подъездов, с перевернутых садовых скамеек, преграждающих на ночь доступ в московские скверы. Уже в «Двенадцати стульях» писатели вышучивали головотяпов, которые сочиняют подобные правила. Это был первый набросок к портрету «служебной тумбы». Сегодня такой человек заколотил в одном месте все парадные подъезды и «закрыл» скверы, завтра — в другом, «спутал работу, сломал чьи-то чудные начинания, проник микробом в чистый и сильный советский организм».