— Какие же еще доказательства вам нужны? — надрывался доктор.— Ну, я очень ее люблю. Честное слово, не могу без нее жить. И могу ее поцеловать, если хотите.
Молодые люди, не отводя льстивых взоров от делопроизводителя, поцеловались дрожащими губами. В милиции стало тихо. Делопроизводитель застенчиво отвернулся и сказал:
— А может, у вас фиктивный брак? Просто гражданка хочет устроиться в Москве?
— А может быть, не фиктивный? — застонал «счастливый» муж.— Об этом вы подумали? Вот вы за разбитое стекло берете штраф, а мне кого штрафовать за разбитую жизнь?»
Если попытаться одним словом определить характер и поведение костяной ноги, самым точным будет, пожалуй, слово «равнодушие». Ильф и Петров всем сердцем ненавидели равнодушие и все, что с ним связывалось. Этим словом назван один из самых сильных их фельетонов. В свое время он взволновал миллионы читателей «Правды». В нем писатели заклеймили равнодушного подлеца из числа тех, которые «просились» в будущий роман: «По своей толстовочной внешности и подозрительно новеньким документам он — строитель социализма (хоть сейчас к фотографу!), а по внутренней сущности — мещанин, себялюбец и собственник».
А разве изделия ленивого ума и небрежных, равнодушных рук — эти мужские костюмы одинакового фасона и «цвета чистого траура на небогатых похоронах», эта тяжеловесная нарпитовская пища, явно рассчитанная на какой-то отвлеченный, обезличенный желудок, — не оборотная сторона грубого, неуважительного, равнодушного отношения к человеку, к его законным требованиям и претензиям? Конечно, равнодушие, как писали Ильф и Петров, тонет в большой океанской волне социалистического творчества, потому что равнодушие маленькое явление. Маленькое, но подлое! И оно кусается. Вспомните хотя бы двух обаятельных молодых людей из фельетона «Директивный бантик». Они познакомились на пляже, тут же объяснились в любви, а облачившись в жесткие и тяжкие одежды Москвошвея, не признали друг друга в этих ужасных доспехах. Не признали и навсегда разошлись в разные стороны. В те годы газеты часто писали о скверном качестве одежды, уродующей советского человека. Ильф и Петров только сатирически заострили тему, рассказав, как жестоко пострадали симпатичные молодые люди из-за равнодушия ведомственных закройщиков. Правда, это случай менее драматический, чем с роженицей, когда под угрозой находилась жизнь человека. Эпизод на пляже кажется комической фантазией, водевильным недоразумением. Но вывод и тут напрашивался серьезный. На золотом черноморском песке сатирики разглядели след костяной ноги и очень остро, в смешной гротесковой форме, подняли вопрос о равнодушии.