* * *
– Ненавижу, когда меня считают ребенком, – пожаловалась Луиза Норе по пути к Милл-Фарм. – Теперь они будут там часами сидеть и решать нашу судьбу, словно мы пешки в их игре. Должны же мы иметь возможность хотя бы высказать свое мнение, прежде чем все что-то станет свершившимся фактом.
– Сперва с ними надо согласиться, а потом сделать так, как считаешь нужным, – сказала на это Нора.
То есть так, как хотелось ей самой, догадалась Луиза.
– Чем собираешься заняться после учебы?
– Я тут больше не останусь. Пойду учиться на медсестру.
– Нет-нет, не надо! Подожди до Пасхи. Тогда мы сможем уйти вместе. Без тебя я окончательно возненавижу это домоводство. И вообще, могу поспорить, что семнадцатилетних на курсы не берут.
– Меня возьмут, – возразила Нора. – И у тебя все будет в порядке. Теперь ты не так тоскуешь по дому, худшее позади. Жаль, конечно, что ты на год младше, это значит, что еще не скоро начнешь приносить пользу обществу. Зато научишься готовить лучше моего и…
– Лучше меня, – машинально поправила Луиза.
– Хорошо, лучше меня, а это очень нужное дело. Сможешь записаться военным поваром.
Какой ужас, подумала Луиза. Ей вообще-то совсем не хотелось приносить кому-либо пользу. Ей хотелось стать великой актрисой. А вот Нора считала эти мечты легкомысленными. Во время каникул у них на эту тему уже случилась… ну, не совсем ссора, скорее спор, после которого Луиза решила делиться своими чаяниями с бо́льшей осторожностью.
– Актрисы бесполезны! – заявила тогда Нора, все же нехотя допустив, что, если бы не грядущая война, Луиза была бы вольна выбирать любую профессию. Та, в свою очередь, поинтересовалась, какой же толк в монашках, – именно ею мечтала стать Нора. Правда, она пока не знала, суждено ли этому замыслу осуществиться – отчасти потому, что в прошлом году сама пообещала от него отказаться, если войны не будет. А нынче на фронте требовались медсестры, так что в ближайшем будущем с монашеством Норе так или иначе пришлось бы повременить.
Нора, впрочем, возразила, что Луиза ничего не понимает ни в молитвах, ни в людях, посвятивших жизнь вере. Ну а Луизе было все равно, полезны ли актрисы для общества или нет, ей просто хотелось играть на сцене. С точки зрения морали это ставило ее куда ниже Норы, поэтому Луизе не нравилось себя с ней сравнивать. Вдобавок Нора сама обличала себя в грехах, сводя на нет всякую попытку ее осудить.
«Я ведь действительно жутко самодовольна», – говорила она. Или: «Если меня и примут в послушницы, эта чертова самоуверенность еще сыграет со мной злую шутку».