– Либо у нее множество париков, либо один великолепный парик, – заметила я. – Тут у нас видны локоны. Но Сара говорила об ангеле с прямыми волосами.
– А Ронни?
– С косой. Синтетические парики обычно не поддаются столь значительным изменениям причесок. А парики из человеческих волос весьма дороги.
– Почему вы уверены, что это парик? Не могут ли это быть просто ее волосы?
– Видите, как близко сдвинуто начало челки. – Я показала на монитор, проведя пальцем над соответствующим местом. – Такие маски обычно делаются из фарфора, иногда из гипса. Они довольно толстые. Выпуклость челки объясняется подтягиванием парика на край маски. По-моему, это определенно какой-то парик.
– Перешлите мне на электронную почту отснятые материалы, – сказала Холмс, – я попробую привлечь специалистов по установлению стилей париков, масок и моделей машины. Мы сохраним ее фотографию для возможного распространения.
– Или его, – вставил Эддисон. – На самом деле мы пока не исключили такой вариант.
Холмс сердито глянула на него, но кивнула. Вполне резонно, учитывая парик и маску, что это мог быть мужчина, но какому детективу понравится расширение круга подозреваемых?
– Теперь вы оба свободны, – заключила она.
Я собрала сумку с чистыми вещами, а Эддисон тем временем загружал в переносной холодильник контейнеры с запасами еды и большинство закупленных мной сегодня продуктов, чтобы не оставлять их здесь бессмысленно гнить, и мы направились к его машине. Холмс и один из ее подручных офицеров еще оставались, чтобы вновь окружить мой дом запретной полицейской лентой. Я чертовски устала, с каждым разом все меньше чувствуя свою принадлежность к этому дому, и мне лишь хотелось понять…
Что произошло с этой женщиной? Где могли пересечься наши пути и почему она так зациклилась на мне?
Жила-была некогда девочка, которая боялась красного цвета.
Просто его было слишком много.
Она вспоминала кровь ее мамы на окнах машины, какой темной она выглядела в лунном свете, но какой яркой и блестящей становилась в свете фонарей полицейских. В ту ночь ее мама сбежала, навеки избавилась от папы, и даже не попыталась забрать с собой маленькую дочку.
Она знала, как краснеет ее тело, кровоточа от укусов, как розовеет от шлепков, как багровеет в местах, что станут синяками. Она знала красноту разорванной кожи. И как больно потом несколько дней ходить в туалет.
Потом появилась новая краснота, более интенсивная и густая, и папа долго смеялся, увидев ее. «Ты стала женщиной, детка. Моей прекрасной женщиной».
Один из его друзей работал врачом, специальным женским доктором, как сказал папа, когда отвел ее к нему на обследование. Тот врач едва не заплакал, когда впервые коснулся ее промежности. Папа никогда не позволял друзьям трогать ее. После этого ей начали каждый день давать таблетки. Один из папиных друзей смеялся над волосами, которые начали расти у нее между ног, говорил, что все страстные сучки должны быть рыжеволосыми.